Шарлотта Бронте - Учитель

– Надеюсь, сегодня вы совсем поправились, – наконец негромко произнесла она.

– А я надеюсь, мадемуазель, что вы не простудились, гуляя вчера поздно вечером по саду.

Достаточно понятливой мадемуазель Ретер хватило намека, она побледнела, но почти незаметно, ни единый мускул не дрогнул на ее лице. Невозмутимая и сдержанная, она сошла с возвышения, заняла свое место неподалеку и занялась плетением кошелька.

В тот день я проводил письменную работу: продиктовал несколько общих вопросов, ответы на которые ученицы должны были сочинить самостоятельно, полагаясь только на память, – заглядывать в учебники я запретил. Пока Элали, Ортанс, Каролина и остальные бились над десятком моих грамматически запутанных вопросов, я имел полную возможность посвятить освободившиеся полчаса наблюдениям за директрисой. Зеленый шелковый кошелек в ее руках быстро приобретал форму, она не сводила с него глаз, сидя в двух ярдах от меня, казалась и спокойной, и настороженной – редкое сочетание! Как уже не раз случалось, я невольно восхищался ее умением владеть собой и проявлять здравый смысл. Она поняла, что утратила мое уважение, заметила презрение и холодность в моих глазах, и поскольку ей настоятельно требовались похвалы всех вокруг, поскольку она жаждала всеобщего одобрения, новое открытие наверняка нанесло ей болезненную рану. Об этом говорила мгновенная бледность ее щек, цвет которых обычно менялся редко, но как быстро и умело она оправилась! Исполненная спокойного достоинства, она восседала совсем рядом со мной, поддерживаемая непоколебимым благоразумием, и ничем не выдавала себя – ни трепетом удлинившейся, но сохранившей очертания верхней губы, ни трусливой тенью стыда на гладком лбу!

«Здесь чувствуется металл, – размышлял я, разглядывая ее, – и если бы нашлось и пламя, живым пылом раскаляющее этот металл, я полюбил бы ее».

В этот момент я обнаружил, что она чувствует мой взгляд, однако она не пошевелилась, не подняла на меня лукавых глаз, только перевела взгляд с кошелька на свою маленькую ножку, выглядывающую из мягких складок лилового шерстяного платья, потом на кисть руки – белую, как слоновая кость, с блестящим гранатом в кольце на указательном пальце и кружевной оборкой вокруг запястья, и наконец легким движением повернула голову, и по ее ореховым локонам прошла волна. По этим мелким приметам я догадался, что сердцем и разумом она не прочь вернуться к прерванной игре. И повод обратиться ко мне вскоре нашелся – благодаря одному незначительному событию.

В классе воцарилась тишина, только шуршали тетради и скрипели перья; вдруг створка большой раздвижной двери приоткрылась, впустив ученицу, которая, наспех сделав книксен, с видимым волнением (вероятно, вызванным опозданием) уселась за парту у самой двери. Разместившись, она суетливо и смущенно принялась выкладывать из корзинки учебники и тетради. Я ждал, когда она наконец поднимет глаза, потому что из-за близорукости никак не мог узнать ее. В это время мадемуазель Ретер, оставив вязание, подошла к моему столу.

– Месье Кримсуорт, – прошептала она, поскольку всегда, заметив, что в классе тихо, начинала ступать бесшумно и говорить вполголоса, подавая пример послушания и соблюдения порядка, – только что пришедшая особа пожелала учиться у вас английскому, хоть она и не принадлежит к числу наших учениц; в некотором роде она наставница, преподает плетение кружев и другое изящное рукоделие. Однако она старательно готовится к роли учительницы, потому и попросила разрешения посещать ваши уроки, чтобы совершенствовать английский, в котором, как мне кажется, уже добилась заметных успехов. Разумеется, не помочь ей в столь похвальных стремлениях я не могла; вы ведь разрешите ей присутствовать, не правда ли? – И мадемуазель Ретер устремила на меня взгляд, одновременно простодушный, кроткий и умоляющий.

– Конечно, – ответил я почти отрывисто.

– Еще одно… – продолжала она еще мягче. – Мадемуазель Анри не получила формального образования, выдающимися способностями она не обладает, но поверьте, ее намерения и дружелюбный нрав достойны восхищения. Я уверена, что вы будете снисходительны к ней и не станете критиковать за неизбежные промахи и пробелы в присутствии учениц – ведь они учатся и у мадемуазель Анри. Вы окажете мне честь, прислушавшись к этому совету, месье Кримсуорт?

Я кивнул, и она со сдержанным пылом продолжала:

– Простите, месье, но я отважусь еще раз подчеркнуть, какое значение сказанное выше имеет для бедняжки: ей и так нелегко добиться хоть какого-то авторитета у пустоголовых девчонок, а теперь, боюсь, у нее прибавится трудностей, особенно если выяснится, что ее способности к английскому ограниченны. Может статься, она сочтет работу в моем пансионе непосильной и покинет его. В этом случае я искренне посочувствую ей, ведь она не может позволить себе потерять заработок.