Шарлотта Бронте - Учитель

Это случилось в тот день, когда я был не расположен давать урок: я сильно простудился, кашлял, за два часа непрерывного говорения охрип и выбился из сил, а когда наконец покинул класс и брел по коридору, то повстречавшаяся мне мадемуазель Ретер с тревогой заметила, что я выгляжу бледным и усталым.

– Мне нездоровится, – подтвердил я.

Она вдруг встрепенулась:

– Вы не уйдете отсюда, пока не освежитесь и не переведете дух.

Она уговорила меня пройти в гостиную и все время моего пребывания там была сама доброта и мягкость.

На следующий день она отнеслась ко мне еще добрее, заглянула в класс проверить, закрыты ли окна, нет ли сквозняков, с дружеским усердием советовала не переутомляться, а когда я уходил, первая подала мне руку, и я почтительным, мягким пожатием дал ей понять, что оценил ее жест. В ответ она радостно улыбнулась, и я решил, что она очаровательна. Остаток вечера я изнывал от нетерпения, ожидая, когда же наконец наступит следующий день и я снова увижу мадемуазель Ретер.

Не разочаровав меня, она провела в классе весь мой следующий урок и часто поглядывала на меня почти с симпатией. Пробило четыре, мадемуазель Ретер вслед за мной вышла из класса, заботливо осведомилась о моем здоровье и мягко упрекнула за то, что я говорил слишком громко и переутомился; выслушивая ее, я остановился у застекленных дверей, которые вели в сад; двери были распахнуты, выдался чудесный день, я любовался солнцем, цветами и чувствовал, что счастлив. Приходящие ученицы уже покидали классы и собирались в коридоре.

– Вы не подождете в саду несколько минут, пока они не разойдутся? – предложила мадемуазель Ретер.

Я молча спустился в сад, потом обернулся со словами:

– Вы со мной?

Через минуту мы с директрисой уже брели по аллее между плодовыми деревьями, стоявшими в то время в цвету, с ветками, усыпанными белыми бутонами среди нежно-зеленых листьев. Небо было голубым, воздух – неподвижным, майский день благоухал и прельщал красками.

Очутившись после душного класса в окружении цветов и листвы, рядом с милой, улыбчивой и заботливой дамой, кем я чувствовал себя? Человеком, которому можно лишь позавидовать. Казалось, сбылись все романтические мечты, рожденные моим воображением еще в то время, когда сад скрывали от меня злополучные доски на окнах. Когда же аллея сделала поворот и он вместе с высокими кустами скрыл из виду пансион и дом месье Пеле, а также другие дома, амфитеатром окружавшие этот зеленый уголок, я подал руку мадемуазель Ретер и повел ее к садовой скамье под сиренью. Она села, я устроился рядом. Слушая ее непринужденный разговор, я вдруг осознал, что почти влюблен. Прозвонили к ужину – и в пансионе, и в доме месье Пеле, нам предстояло расстаться, но я задержал ее.

– Я хотел бы получить кое-что, – сказал я.

– Что именно? – просто спросила Зораида.

– Всего один цветок.

– Сорвите сами – один, два или двадцать, как пожелаете.

– Нет, довольно одного, но чтобы его сорвали вы и дали мне.

– Что за причуды! – воскликнула она, но приподнялась на цыпочки, выбрала красивую гроздь сирени, сорвала и протянула мне изящным жестом.

Я принял дар и направился прочь, довольный настоящим и обнадеженный на будущее.

Тот майский день был прекрасен, и он завершился лунной ночью, теплой и безмятежной, совсем как летом. Я хорошо запомнил ее, потому что после многочасовых бдений над тетрадками, усталый и угнетенный теснотой своей комнаты, открыл прежде заколоченное окно – с тех пор, как я стал учителем в пансионе для девиц, я убедил мадам Пеле убрать доски, так как, наблюдая за играми своих учениц в саду, я не нарушал никаких правил приличия. Я присел в оконной нише, оперся рукой о подоконник и выглянул наружу: надо мной простиралось безоблачное ночное небо, лунный свет приглушил мерцание звезд, а внизу, под окном, раскинулся сад, словно сотканный из серебристого света и густых теней, освеженный росой, источающий благоухание закрывшихся на ночь бутонов, и вся эта картина была неподвижна, ни один листок не шевелился в застывшем воздухе.

Мое окно выходило прямо на одну из дорожек сада мадемуазель Ретер, прозванную «l’allee défendue» [62], – на ней, проходящей почти вплотную к забору школы для мальчиков, ученицам запрещалось появляться. Здесь сирень и ракитник разрослись особенно пышно, образуя подобие беседки и заслоняя скамью – ту самую, где сегодня днем я сидел рядом с молодой директрисой. Без лишних слов ясно, что, пока я сидел, перегнувшись через подоконник, а мой взгляд блуждал то по дорожкам и бордюрам сада, то по окнам дома, фасад которого белел среди листвы, мысли мои были только о мадемуазель Ретер. Я гадал, где находится ее комната, пока узкие полоски света, проникавшие сквозь решетчатые ставни на одном из окон, не подсказали мне ответ.