Шарлотта Бронте - Учитель

Недалеко от мадемуазель Козлоу сидит юная Адель Дронсар – невысокая, коренастая бельгийка, широкая в талии, с короткими шеей и конечностями. У нее здоровый румянец, крупные и правильные черты лица, чистый разрез ясных карих глаз, светло-каштановые волосы, крепкие зубы. В свои без малого пятнадцать лет она развившаяся, как двадцатилетняя здоровая англичанка. Судя по описанию, простоватая, но симпатичная девица, верно? Так вот, когда бы я ни обводил класс взглядом, он неизменно встречался со взглядом Адели, вечно и зачастую успешно подстерегающей меня. Этот цепкий взгляд придавал девушке, такой юной, свежей и цветущей, сходство с Горгоной. О подозрительности и тяжелом, угрюмом характере говорил ее лоб, о порочных наклонностях – глаза, о зависти и коварстве, достойном пантеры, – рот. Как правило, Адель сидела неподвижно, ее крупная фигура, казалось, была начисто лишена гибкости, а большая голова, широкая в основании и узкая у макушки, с трудом поворачивалась на короткой шее. У Адели имелось всего два выражения лица, из которых преобладало неприязненное, недовольное и угрюмое, изредка его сменяла убийственно-злорадная усмешка. Ученицы избегали ее: дрянных натур среди них было немало, но ни одна не была настолько дрянной, как Адель.

Аурелия и Адель были ученицами первого отделения второго класса, во втором отделении которого училась пансионерка Хуанна Триста, особа смешанного испанского и бельгийского происхождения. Ее мать-фламандка умерла, отец-каталонец занимался коммерцией на *** островах, где родилась Хуанна и откуда ее отправили на учебу в Европу. Я нередко гадал, кто бы согласился принять под крышу своего дома эту девицу, увидев ее голову и внешность. Форма черепа у нее была в точности как у папы Александра VI, шишки доброжелательности, почтительности, совестливости и преданности странно малы, зато шишки самолюбия, упрямства, агрессии и воинственности – до нелепости велики; голова, скошенная на манер односкатной крыши, сужалась ближе ко лбу и расширялась к затылку. Хуанна была миловидна, несмотря на крупные и отчетливые черты, обладала жестким и желчным темпераментом. У нее были смуглая бледная кожа, черные глаза и волосы, угловатая и негибкая, но соразмерная фигура. Ей минуло пятнадцать.

Излишней худобой Хуанна не страдала, но выглядела изнуренной, в ее глазах горели ярость и голод, на узком лбу едва хватило бы места, чтобы высечь два слова – «бунт» и «ненависть»; а еще на ее лице оставила характерный отпечаток трусость – по-моему, в глазах. Мадемуазель Триста сочла своим долгом нарушить ход моих первых уроков, старательно создавая череду помех: фыркала как лошадь, брызжа слюной, отпускала непристойности. Она сидела в окружении немыслимо вульгарных, неразвитых фламандок, в том числе двух-трех образцов такой тупости и нравственного уродства, распространенность которых в этой стране и ее окрестностях словно доказывает, что в подобном климате человек вырождается душой и телом. Вскоре я обнаружил, что эти ученицы полностью подпали под влияние мадемуазель Триста, с их помощью она однажды закатила настолько хамский скандал, что мне пришлось сначала поднять ее и еще двух учениц с мест, заставить простоять пять минут, а потом выставить из класса: сообщниц – в соседний с классом зал, зачинщицу в чулан, заперев его на ключ, который положил в карман. Суд я вершил в присутствии растерянной мадемуазель Ретер: столь суровые наказания в ее заведении доныне не практиковались. На испуг директрисы я ответил сначала невозмутимым взглядом, а потом улыбкой, которая ее успокоила. Хуанна Триста прожила в Европе достаточно долго, поэтому успела отплатить черной неблагодарностью всем, кто был к ней добр, а потом отправилась на острова, к отцу и его рабам, которых, как она сама говорила, можно бить и пинать сколько угодно.

Вот три портрета, взятые из жизни. Мне помнятся и другие, столь же выразительные и еще менее приятные, однако я умолчу о них.

Несомненно, читатель уже ждет от меня чего-то противоположного, каких-нибудь отрадных подробностей – очаровательных девичьих головок, словно окруженных нимбом, олицетворений невинности, голубок, прижимаемых к груди. Нет, ничего подобного мне не встречалось, следовательно, нечего изображать.

Среди учениц самым добрым нравом обладала маленькая местная уроженка Луиза Пат: она была достаточно благожелательна и покладиста, но ей недоставало образованности и хороших манер; мало того, и она была заражена притворством, не ведала, что такое честь и принципы, даже не слышала о них.