Шарлотта Бронте - Учитель

Разговор с политиком в женском обличье и вправду вышел долгим, поэтому, возвратившись к себе, я обнаружил, что ужин уже давно начался. Правила школы запрещали опаздывать к столу, и если бы их нарушил кто-нибудь из учителей-фламандцев, явившись, когда суп уже убрали со стола и приступили к основному блюду, месье Пеле наверняка встретил бы виновника громогласным упреком и лишил в наказание супа и рыбы, но, увидев меня, этот учтивый, хоть и пристрастный джентльмен лишь покачал головой, а когда я занял свое место, развернул салфетку и прочитал вполголоса свою молитву; месье Пеле послал служанку в кухню за тарелкой «purée aux carottes» [49]для меня, ибо день был постный, а заодно велел не уносить следующее блюдо, копченую рыбу, не оставив мне причитающуюся порцию.

Обед закончился, мальчишки убежали играть, и учителя Кин и Вандам, разумеется, последовали за ними. Несчастные! Не будь они такими флегматичными, такими бездушными и безразличными ко всему, что есть на небе и на земле, я посочувствовал бы им, обязанным неотступно следовать за озорными мальчишками; себя я презирал, даже когда после обеда уходил к себе в комнату, чтобы обрести там если не развлечения, то по крайней мере свободу, но тем вечером, как случалось и прежде, я еще острее ощутил свое привилегированное положение.

– En bien, mauvais sujet! – воскликнул месье Пеле, едва я собрался уйти. – Où allez-vous? Venez la salle-a-manger, que je vous gronde un peu [50].

– Прошу прощения, месье, – произнес я, следуя за ним, – я опоздал не по своей вине.

– Вот об этом я и хотел узнать, – подхватил месье Пеле, пропуская меня в уютную гостиную, где приветливо пылали дрова в камине, так как печь уже унесли на лето.

Месье Пеле позвонил, велел служанке приготовить кофе на двоих, и мы почти с английским комфортом устроились перед камином, у круглого столика, на котором поместились кофейник, сахарница и две большие белые фарфоровые чашки. Пока месье Пеле неспешно выбирал в ящике сигару, я вновь вспомнил о двух отверженных, осипшие голоса которых, увещевающие подопечных, как раз доносились со двора.

– C’est une grande responsabilité, que la surveillance [51], – словно невзначай заметил я.

– Plaît-il? [52] – отозвался месье Пеле.

Я объяснил, что труд месье Вандама и месье Кина представляется мне крайне утомительным.

– Des bêtes de somme, des bêtes de somme, – пренебрежительно отмахнулся директор.

Я предложил ему кофе.

– Servez-vous, mon garçon [53], – мягко произнес он, дождавшись, когда я положу два огромных комка континентального сахара в его чашку. – А заодно расскажите, что вас задержало у мадемуазель Ретер. Мне известно, что уроки в нее в пансионе заканчиваются, как и в моем, в четыре, а вы вернулись в шестом часу.

– Мадемуазель пожелала поговорить со мной, месье.

– Вот как? Можно узнать о чем?

– Мадемуазель, в сущности, говорила ни о чем, месье.

– Изобретательно! Неужели этот разговор она завела в классе, в присутствии учениц?

– Нет. Как и вы, месье, она пригласила меня к себе в гостиную.

– А старая дуэнья, мадам Ретер, с которой сплетничает моя матушка, присутствовала при этом?

– Нет, месье. Мне выпала честь остаться с мадемуазель наедине.

– C’est joli – cela, – произнес месье Пеле и улыбнулся, глядя в огонь.

– Honi soit qui mal y pense, – негромко, но многозначительно откликнулся я.

– Je connais un peu ma petite voisine – voyez-vous [54].

– В таком случае вы наверняка поможете мне понять, зачем мадемуазель заставила меня битый час сидеть на диване и слушать, как она многословно и неутомимо распространяется о пустяках.

– Она изучала вас.

– И мне так показалось, месье.

– Она узнала, в чем ваша слабость?

– А в чем она состоит?

– В сентиментальности, в чем же еще. Любой женщине достаточно вонзить копье поглубже, чтобы обнаружить в вашей груди неиссякающий источник сентиментальности, Кримсуорт.

Мне показалось, что сердце мое облилось кровью, прежде чем вспыхнули щеки.

– Это под силу далеко не всем женщинам, месье.

– А мадемуазель Ретер? Говорите не таясь, mon fils; elle est encore jeune, plus âgée que toi peut-étre, mais juste assez pour unir la tendresse d’une petite maman а l’amour d’une épouse dévouée; n’est-ce pas que cela t’iràit supêrieu-rement? [55]

– Месье, я предпочел бы видеть свою жену женой, а не заменой моей матери.

– Стало быть, для вас она старовата?

– Если бы речь шла только о возрасте, он ни в коем случае не стал бы помехой.

– Чем же она вам не угодила, Уильям? Ведь она мила, не так ли?

– Очень. Ее волосами и цветом лица я могу лишь восхищаться, а сложена она на редкость грациозно для бельгийки.