Сахиб Джамал - Черные розы

Мирза Давуд и профессор Фахрулла поднялись ей навстречу.

— Ах, миссис, я так много наслышалась о вас хорошего! — заговорила Мелби, протягивая руку Хашимовой.

Хашимова с улыбкой взяла протянутую руку американки.

— Дружба! — произнесла по-русски Мелби.

— Мир! — ответила ей в тон Хашимова на английском, и обе весело рассмеялись.

— До чего же это правильно! — сказал мирза Давуд. — Дружба между медиками рождает счастье людей.

Все шумно расселись за овальным столом.

— Ну как, — спросила миссис Мелби, обращаясь к мирзе Давуду, — рассказали вы ей об Амаль?

— Да, миссис. Саадат-ханум удостоила нас своим вниманием и осмотрела больную.

— Ну что вы скажете, моя дорогая? Поможете нашей бедной девушке?

— Я сделала все, что могла, — ответила Хашимова. — Для операции у меня, к сожалению, нет времени. Ведь потребуются не одни сутки для подготовки больной и наблюдения после операции. А я должна срочно вылететь на Родину.

— И вы думаете, что профессор Давуд отпустит вас?

— Это невозможно, миссис… — начала было Хашимова, но профессор Фахрулла не дал ей договорить:

— Ханум, вы моложе меня на десятки лет… Видите мою седую бороду?.. Я готов пойти на позор: наголо сбрить ее, лишь бы вы оперировали Амаль.

Лицо Саадат залилось краской.

— Ну как?.. Позвать мне цирюльника? — продолжал настаивать Фахрулла с улыбкой.

— И вам не жаль будет расстаться с таким украшением? Ведь для приверженца ислама, да еще такого почтенного человека, как вы, саиб, она почет, имя, уважение и любовь народа!

— Готов потерять все, ханум, лишь бы наполнить чашу судьбы дочери садовника радостью счастья.

— Мне кажется, профессор, — проговорила Саадат, запинаясь, — что общими силами мы смогли бы убедить доктора Шнейдера…

— Ни в коем случае! — воскликнул Фахрулла. — Шнейдер слишком пристрастен к деньгам, чтобы…

— И притом вопрос о его отставке уже предрешен, — сказал мирза Давуд. — А другого хирурга-окулиста у нас нет.

— Нет, нет, миссис Хашимова, — горячо заговорила Мелби. — Ваше сердце не позволит уехать, не оказав помощи несчастной девушке. Не одна только Индия нуждается в вашем искусстве. А ведь там вы совершали чудеса!..

— Ну какие там чудеса, — покраснела Хашимова. — Я делала то, чему научили меня на моей Родине.

Вернувшись к себе домой в посольство, Хашимова почти всю ночь не спала. Ворочаясь с бока на бок в мучительной бессоннице, она думала об Амаль, за которую профессор Фахрулла самоотверженно жертвовал седую бороду, о Мелби.

«А что, если Шнейдер прав и хирургическое вмешательство только углубит трагедию девушки? — вдруг подумала она. — Тогда Шнейдер начнет поход против советских врачей, а мулла Башир обрушит ураган проклятий на мирзу Давуда и его сторонников».

Хашимова мысленно представляла себя за работой под отражателем в просторном хирургическом кабинете. За ее спиной восемнадцать лет практики, тысячи операций. И все же… Ведь эта операция очень сложная и ответственная…

Так прошла вся ночь, и наступило утро. Саадат встала и начала одеваться.

Вдруг из соседней комнаты постучали в стенку. Там жил доктор Скрипкин. Хашимова ответила на стук. И уже через несколько минут доктор явился с приглашением на завтрак. Он сразу заметил ее бледное лицо, возбужденное состояние.

— Ну-с, как решили?

— Пока ничего не могу сказать…

— А ехать туда все же собираетесь?

— Хочу проверить, насколько глубоко Шнейдер обосновывает свой отказ.

— А может быть, он и прав?

— Может быть!..

— Ну, а если он ввел афганских врачей в заблуждение?

— Тогда он мерзавец!

Они зашли в посольскую столовую.

— Дорогая Саадат, — сказал Хашимовой переводчик посольства. — У меня есть кое-что любопытное для вас. Примерно месяц тому назад молодой афганский кочевник усиленно искал вас по всему Кабулу.

И он рассказал, как Надира обступила толпа, готовая поколотить его только за желание сделать операцию своей невесте, как он бережно хранит свой портрет с ее автографом — словом, все-все…

После завтрака Хашимова выехала в клинику.

На больничном дворе толпился народ. Больные, служащие и прохожие заполнили дорожки. И все словно завороженные слушали певца.

донеслись до слуха Хашимовой слова песни.

Словно загипнотизированная страстно взволнованным голосом певца, Саадат тихо-тихо продвигалась по коридору больницы, а из сада на нее продолжала обрушиваться лавина безысходной тоски: