Сахиб Джамал: Черные розы

Советские врачи работали, словно в прифронтовом госпитале. Но далекий путь в Индию, куда они ехали на долгие месяцы работы, торопил их, и скоро они простились с афганскими друзьями.

На прощанье врачи защелкали затворами фотоаппаратов. Заметив, с каким жарким любопытством присматривался Надир к загадочным «одноглазым» машинкам, Саадат-ханум сфотографировала его.

Через несколько минут Надир уже держал в руках свой портрет с надписью на его родном языке: «Нашему хорошему другу от советских друзей!» — и подпись: «Саадат».

Надир без конца всматривался в снимок и все спрашивал:

— Неужели это я?.. Как же так получается, что такой большой человек помещается на клочке бумаги? Вот так чудо!

Схоронив мужа, Биби сочла неприличным скитаться с чужими мужчинами по горным тропам кочевников. Распродав домашний скот, ненужную и жалкую утварь, она стала собираться в дорогу. Ей казалось, что в Лагмане, этом безбрежном океане садов и высоких зубчатых гор, они найдут покой от невзгод и мытарств, которые пришлось им испытать за долгие годы кочевой жизни. Ведь там ей знаком каждый дом, каждый камень, каждое дерево.

Родной рубат [1] Рубат — селение. встретил гостей весенним убранством, ярким сиянием утренней зари. Горы словно охвачены пожаром. Все вокруг сверкало, лучилось шелковым живописным ковром.

Сады каскадами спускались к дорогам. Рядом с апельсинами, грушами, яблоками, каштанами качались пышные распустившиеся бутоны шиповника. Набегавший ветерок ласкал пушистые ветви деревьев, и воздух казался чуть сладковатым. Вся природа была наполнена звуками: пели соловьи, где-то жалобно и возбужденно заливались канарейки, за высокими заборами густым басом кричали павлины. Прозрачные ледяные ручьи, бегущие с гор, то ласково журча, то сердито пенясь, вливались в эту весеннюю симфонию. Они бежали в сады, бассейны ханских имений, водоемы дворов, откуда жители Лагмана брали воду.

Казалось, все вокруг радовалось приходу в Лагман Надира и его матери. Юноша сиял от восторга. Душа его слилась с природой, с ее неповторимой музыкой. Ему хотелось забраться на самую высокую горную вершину и оттуда взглянуть на этот волшебный уголок.

Биби и Надир спускались в предгорную долину, и сады постепенно скрывались за высокими каменными и глиняными заборами, широкие просторы сменялись тесным лабиринтом улиц.

Биби шла молча, не разделяя восторгов сына. Зрелище родных мест вызвало иное настроение. Она выразила его в таких словах:

— Сколько раз со слезами умоляла я твоего отца вернуться сюда, не скитаться по миру! Но разве он когда-нибудь считался со мной? И все твердил только одно: «Нет, хочу жить в горах, долинах, там легче дышится!»

Хотелось сказать что-то еще, но она не выдержала, заплакала и, махнув рукой, снова погрузилась в молчание. Шли они медленно, не торопясь. Их ведь никто не ждал.

Кто и где приютит ее с сыном?

Попадавшиеся навстречу женщины, мужчины, полуголые дети сочувственно смотрели на одиноких, будто отбившихся от каравана, путников. Некоторые принимали их за бродячих цыган и провожали недоверчивыми взглядами. Занятая своими мыслями, Биби ничего не замечала и ни на кого не обращала внимания. Все ее думы поглотила тревога о завтрашнем дне, о Надире. Перенесет ли он жизнь в Лагмане, сумеет ли перебороть свою вольную натуру, привыкшую к просторным долинам и необъятным горам?

Они подошли к мечети. На открытой веранде сидели знатные люди Лагмана со своим хакимом [2] Хаким — начальник, правитель. . Странные путники показались подозрительными хакиму, и он приказал остановить их.

— Эй, вы! Стойте! — раздался окрик.

Мать прикрыла платком нижнюю часть лица.

— Куда держите путь? — спросил хаким, недоверчиво осматривая их с головы до ног.

— Мы здешние, саиб [3] Саиб — господин. … — ответила Биби с дрожью в голосе.

— Здешние? Чьи же?

— Я дочь покойного плотника Садык-Назара. Мы жили вон там, возле чинары, что стоит недалеко от могилы Хазрат-саиба!

— Кто вас здесь знает?

— Садовник саиба Азиз-хана…

— Саид-баба? — переспросил хаким.

— Да, саиб!

Начальник послал за садовником слугу.

— Есть ли у вас здесь родственники?

— Нет, саиб. Муж был испокон веков кочевником, а из моих родных никого в живых не осталось. Мы с сыном круглые сироты.