Мэгги О'Фаррелл - Там, где тебя ждут

– Да.

– Ту красную тачку? Я сам вел ее, – даже сейчас он произнес эти слова с озадачивающей гордостью. – Я доставил ее домой. И оставался с ней какое-то время, пока она…

– Ты жил в ее доме?

– Да. В больнице сказали, что за ней нужно приглядывать. Сказали, что ее нельзя оставлять одну. Постепенно ей стало лучше, – он встретил мой взгляд, – значительно лучше. Она старалась, понимаешь, старалась… поправиться. А я присматривал за ней. Ради тебя. Я заботился о ней. Я знал, что ты хотел бы этого.

– И что же потом случилось?

– Ей… – опять этот туманный, почти лукавый вид, – опять поплохело. К декабрю ее положили в больницу.

– Из-за проблем с… питанием?

– Да.

– И там она умерла?

Он кивнул.

– Они вызвали меня. У нее сдало сердце. Какой-то слабый клапан. По-моему, у нее почти не было шансов, учитывая, сколько таких приступов она перенесла в юности. В общем, мне позвонили, как я уже сказал, из больницы, спросили меня о ее ближайших родственниках. – Он пожал плечами, а я отвернулся.

Я вдруг поймал себя на том, что начал судорожно глотать, словно стараясь удержать что-то в себе, словно что-то стремилось вырваться наружу. Мне с трудом удалось выкинуть из головы навязчивые картины: исхудавшая Николь, больничная койка, ее дом, красивый дом, с покрашенными в светло-серый цвет стенами и коврами на дощатых полах, и стенными книжными шкафами на лестницах. Кто мог убрать все это, увезти все ее книги и ковры? Кто первым переступил тот порог? Или все ее вещи просто свалили в ящики и мусорные мешки?

Тодд встал, взял портфель, вытащил бумажник и бросил на стол пару банкнот. В моей гудящей голове толклись мучительные мысли, но туманная вуаль начала подниматься.

– Эй, – окликнул я Тодда, когда он повернулся к выходу, – о чем же ты толковал раньше?

– Пустяки, – не оборачиваясь, ответил он, – не помню.

Он простился с дежурной девушкой у двери и вышел на тротуар.

– Подожди, – крикнул я.

Он уже удалялся в направлении, противоположном тому, откуда мы пришли.

– Тодд! Постой! – Я догнал его. – О чем ты говорил раньше? О том, чем ты не гордишься?

Тодд пожал плечами и прибавил шаг.

– О том, что случилось в те давние годы, – настаивал я, – когда ты подумал, что Сьюки нашла что-то в твоей комнате, – и тут я сам вспомнил, – ты говорил о письме.

– Не уверен, – пробурчал он. – Мы просто не поняли друг друга. Я думал… думал, что ты имел в виду нечто другое.

Его увиливание наполнило меня давно забытой взрывной яростью. Я схватил его за плечо. Он попытался вырваться с раздраженным испуганным видом, но я не отпускал его. Мы боролись с какой-то недостойной средних лет ожесточенностью на тротуаре спального городка, и мне удалось схватить его за лацканы пиджака. Я прижал его к фонарному столбу.

– Ты говорил, – выдохнул я ему в лицо, – о написанном мною письме. Об отправленном мною письме.

– Нет, – он опять попытался вырваться, – я… ошибался. Отпусти.

– Тогда о каком же? – И ответ проскользнул в мои мысли, как конверт под дверь. – Ты взял письмо, адресованное Николь, верно? То, что я послал ей из Нью-Йорка. В котором я просил ее приехать ко мне в Беркли.

Тодд упорно молчал. Он усиленно пыхтел и потел в моей жесткой хватке.

– Скажешь, нет? – со злостью выкрикнул я. – Ты ведь стащил его, верно? И спрятал от нее.

Внезапно я отпустил его. Мне не хотелось дотрагиваться до него, ощущать руками его испуганную плоть, сжимать в ладонях края его одежды. Он пошатнулся, едва не упал, но восстановил равновесие. Мы оба тяжело дышали. Солнечные лучи иссушали наши лица, опаляли головы.

Я привалился к стене закрытого мебельного магазина.

– Видимо, именно поэтому она умерла? – устало произнес я. – Потому что так и не получила этого письма. Она знала, что я должен написать ей. Знала, что это не конец. Но она так и не получила его. Потому что его забрал ты. Ты ведь прочитал его, не сомневаюсь! Прочитал и выяснил, что я не собирался возвращаться.

Я шагнул к Тодду, который поправлял пиджак, приглаживал его с оскорбленной брезгливостью.

– Ты дерьмовый, эгоистичный, лживый подонок! – взревел я, ткнув пальцем ему в грудь. – Ты понимаешь, несомненно, что убил ее? Ты добил ее. Именно ты.

Тодд рассмеялся. Действительно рассмеялся, сухим саркастичным смехом.

– Нет, Дэниел, – парировал он, – по-моему, ты скоро осознаешь, что добил ее именно ты.

Он проскользнул мимо меня, сошел с тротуара и быстро засеменил прочь, так что концы брюк хлопали и облепляли его ноги. Потом перешел на бег и бежал, как обычно, неуклюже: покачиваясь на кривоватых ногах и прижимая руки к бокам. Он достиг остановки перед самым отходом автобуса. Тодд запрыгнул в него, и двери тут же закрылись. Бросив прощальный взгляд в его сторону, я увидел, как он прошел по салону в поисках места, опустился на него и исчез из виду вместе с тронувшимся автобусом.