Рубаи Хайям - Сказание об Омаре Хайяме

-- Да. А что?

-- Я не ослышался?

-- О нет!

Омар Хайям готов рассмеяться, пытается быть серьезным.

-- Вы, женщины, слишком могущественны. Мы и мизинца вашего не стоим. Вы хитры. Вы умны. Вы терпеливы. Вы благородны. Вы преданны. Особенно в любви. Так зачем, спрашивается, вам хозяйский глаз? Нет, он вам не нужен. Он просто оскорбителен для вас. Это сами вы придумали его, чтобы вернее дурачить мужчин. Да, да!

Сказать по правде, Айше и не подозревала, что способна дурачить мужчин. Она была в том возрасте, когда женщина больше действует согласно инстинкту, нежели прислушивается к голосу опыта или разума. Айше нравился этот пожилой мужчина, статный и умный. Она не знала, что будет с нею через час или завтра, не говоря уже о более отдаленных временах. Она доверяла своей любви, может быть, больше, чем это полагалось. Но доверяла. А это для нее было все: сердце побеждало ум!

Омару Хайяму показалось, что его юная подруга немножко растеряна. Он подумал, что слишком стар для нее, К тому же что может он предложить ей? Замужество? Но это слишком далеко от его планов. Хаким может отдать только себя, и то на время. Может отдать свое богатство, которого нет. Эльпи он просто купил. Эльпи знала, на что идет: сегодня ее любят, а завтра? Кто поручится, что он сохранит любовь свою к ней до завтрашнего дня? Никто! Да и можно ли ручаться в таком деле? И нужно ли?..

Он повел Айше на прежнее место. И они снова уселись на зеленую траву. Она молчала, подчиняясь ему во всем. Айше не принадлежала себе -- ею полностью, сам того не подозревая, овладел этот умный бородатый мужчина.

-- Айше, -- сказал Омар Хайям, -- мне кажется, что я люблю тебя. Мне нравятся твои алые губы. Я люблю твои юные годы.

Она слушала его, склонив голову набок. Щекою касаясь его плеча.

-- Ты спросишь меня -- и это вполне естественно, люблю ли я еще кого нибудь? И я отвечу тебе откровенно: да, люблю. Но я люблю и тебя. Скажи. что бы мне сделать для тебя?

Подумав, она ответила:

-- Ничего.

Хаким протянул руку к чаше. Однако Айше опередила его. Она подала ему чашу, сама налила до краев, И они выпили, не произнеся ни слова. Он изучающе осмотрел чашу, перевернул ее кверху дном и вдребезги разбил о камень.

-- Я хочу есть, -- признался он. -- Вдруг проголодался, как шакал. Выбери мне кусок мяса. По своему вкусу. Слышишь, Айше?

И она выбрала. И подала ему. И он вдруг помрачнел, Нахмурился. И не стал есть. Она с испугом взглянула на него:

-- Что с тобой, мой господин?

-- Ничего.

-- Ты болен?

-- Да. Только не спрашивай чем.

-- Не буду, -- покорно произнесла Айше.

-- И не надо, -- сказал Омар Хайям. -- Я подумал сейчас о смерти.

Айше встрепенулась. И, чуть не рыдая, произнесла!

-- Только не смерть!

Он обнял ее.

-- Я думаю о смерти вообще, -- пояснил он, -- и не могу смеяться, когда думаю о ней. Я завидую тем, кто будет сидеть на этой лужайке после нас. После того, как из меня неумолимый гончар вылепит кувшин для вина.

Айше стало немножко страшно: можно ли говорить о таких вещах, когда над головою шатер любви?

Омар Хайям вдруг резко поворотился назад. Словно его кто то окликнул...

-- Что с тобой? спросила Айше.

-- Она, это она смотрела на меня. Только что... сказал он, не глядя на Айше.

-- Кто она?

-- Смерть! -- произнес Омар Хайям.

19

ЗДЕСЬ ПРИВОДИТСЯ БЕСЕДА,

КОТОРАЯ СОСТОЯЛАСЬ МЕЖДУ

ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВОМ

ГЛАВНЫМ ВИЗИРЕМ И ОМАРОМ

ЭБНЭ ИБРАХИМОМ ХАЙЯМОМ

В пятницу утром, когда исфаханцам виделись еще последние предутренние сны, его превосходительство Низам ал-Мулк послал человека к хакиму Омару Хайяму. И наказал передать, что его превосходительство просит-де уважаемого хакима пожаловать к главному визирю для важного разговора.

В ту раннюю пору хаким пребывал в объятиях прекрасной румийки. И когда слуга доложил ему о приглашении его превосходительства, Хайям не сразу сообразил, в чем дело. Но не прошло и часа, как хаким Омар эбнэ Ибрахим сидел напротив главного визиря и сердце его билось ровно.

Главный визирь погладил бороду свою обеими руками. Это означало, что настроение визиря хорошее, что на сердце его мир, что в душе его плещутся волны покоя и доброжелательства. Это был человек, пополневший с годами и с годами приобретший остроту мысли и зоркость глаз. Он видел далеко. И мыслил широко. Это ему была обязана своим рождением, ростом и знаменитостью багдадская академия -- прибежище многих ученых и талантливых мастеров по части различных приборов. А разве исфаханская обсерватория не была в полном смысле этого слова детищем его превосходительства? Разве пошел бы на великие денежные расходы его величество, если бы не старания и советы его главного визиря?.. Не худо почаще освежать в памяти эти деяния Низама ал-Мулка...