Чарльз Мартин - Моя любовь когда-нибудь очнется

Когда я подошел к дверям больницы, термометр при входе показывал девяносто восемь градусов [34] Ок. 37 °C. , и на чистом, голубом небе не было ни единого облачка. Несмотря на удушающую жару, на мне была черная футболка с длинным рукавом. Блу, высунув язык, следовал за мной по пятам.

В больнице было прохладно и тихо. Мэгги – моя спящая красавица, которую я никак не мог разбудить, – все так же лежала на своей койке. Совсем недавно кто-то расчесал ей волосы и покрасил ногти. Когда же я приподнял одеяло на ногах Мэгги, чтобы проверить, не холодные ли у нее ноги и не нужно ли надеть ей носки, то обнаружил, что тот же человек покрасил моей жене ногти и на ногах.

Мэгги всегда спала в носках – даже в самую жару. Она терпеть не могла, когда у нее мерзли ноги. Если же по какой-то причине Мэгги забывала надеть носки, тогда она упиралась холодными ногами мне в спину или в живот, в зависимости от того, на каком боку я спал, а это не нравилось уже мне.

Пока я предавался воспоминаниям, Блу быстро облизал Мэгги лодыжки, ткнулся холодным носом ей в ладонь, обнюхал волосы и устроился в ногах кровати.

Мэгги и в самом деле выглядела так, будто спала. Ее лицо сохраняло безмятежное выражение и никак не подтверждало мрачные пророчества врачей о «необратимом повреждении мозга» и о том, что она «может никогда не проснуться». Период, когда, по словам врача, вероятность выхода из комы составляла пятьдесят процентов, давно миновал; теперь шансы уменьшились еще в два раза. А всего несколько дней назад врач сказал мне, качая головой:

– Я не пугаю вас, Дилан, я просто не хочу внушать вам необоснованные надежды. Будьте готовы к худшему.

Но, несмотря на столь пессимистический прогноз, Мэгги не производила впечатления безнадежно больной или умирающей. Она была похожа на… на мою жену в воскресенье утром. Казалось, Мэгги вот-вот проснется и мы вместе поплывем на плоту вниз по реке.

На всякий случай я все-таки достал из пластикового кармана на спинке ее кровати медицинскую карту и, с трудом разбирая неудобочитаемые докторские каракули, прочел последние новости о состоянии здоровья Мэгги. Изменений не было, и я, открыв окно, швырнул бумажку как можно дальше. Она закувыркалась в воздухе и в конце концов спланировала в сверкающий на солнце пруд тремя этажами ниже. Я провожал ее взглядом и думал о том, что на окне нет решеток. В палате для «овощей» решетки ни к чему – коматозные пациенты из окон обычно не бросаются.

Повернувшись к Мэгги, я поцеловал ее в лоб. Кожа у нее была теплой, и пахло от нее моей женой.

– Привет, Мэг! Это я!.. – шепнул я, садясь. Она не ответила, да я и не ждал ответа. Просто раньше, когда я целовал ее в лоб, шептал: «Привет, Мэг!» – и ставил кофе на столик возле кровати, она обычно просыпалась, поворачивалась на бок и, положив голову мне на колени, протяжно зевала и спрашивала, чем я собираюсь сегодня заняться.

Мэгги всегда спала очень крепко. Порой, просыпаясь посреди ночи, я видел, что она лежит на спине, а ее ладонь покоится тыльной стороной на лбу, словно даже во сне Мэгги о чем-то напряженно размышляла или пыталась вспомнить что-то чрезвычайно важное. Из-за этого на ее переносице, прямо между глазами, появлялась легкая озабоченная морщинка, и я, склонившись над Мэгги, осторожно целовал ее в щеку, убирал руку со лба и клал ее вдоль тела, а потом кончиками пальцев прикасался к этой морщинке. Проходила минута, и кожа на переносице Мэгги разглаживалась, морщинка исчезала, а все тело расслаблялось. Если же я не просыпался, эта напряженная складка сохранялась на лбу Мэгги до утра, и, вставая утром, она невольно вскрикивала от боли в сведенной шее. Я всегда знал, что это свидетельствовало только о том, насколько глубокой и серьезной натурой была моя жена. Сложная простота или простая сложность, вот она какая – моя Мэгги. Парадокс. Средоточие крайностей, которые чудом остаются в равновесии.

Опустив голову на подушку рядом с Мэгги, я глубоко вздохнул. За всю нашу супружескую жизнь это был едва ли не первый раз, когда она не возражала против того, чтобы у нас была общая подушка. Я бы не рискнул воспользоваться ее беспомощностью и сейчас, но мне слишком хотелось слышать ее дыхание, чувствовать запах, слушать, как сухо трутся друг о друга под одеялом ее ноги. Я хотел быть со своей женой, только и всего!

Нет, речь идет вовсе не о физической близости, хотя голос плоти звучал во мне достаточно громко. Я этого не отрицаю, да и какой смысл? Я – мужчина, а Мэгги – моя жена. Я люблю ее. Но после неудачных родов, после кровотечения, после всего, что пришлось предпринять врачам, чтобы Мэгги не умерла прямо в родильной палате, должны были пройти месяцы, прежде чем мы снова смогли бы быть близки. И это – в чисто физическом плане, а ведь есть еще и эмоциональная сторона, которую нельзя не учитывать! Мэгги на удивление сильная женщина, но все же не настолько.