Чарльз Мартин - Моя любовь когда-нибудь очнется

– Я пел, – ответил я, собравшись, – колыбельную песню, которую моя жена Мэгги любила напевать нашему сыну еще до того, как он появился на свет.

– И какие там слова?

– Слушай, разве ты не должен быть где-нибудь там?.. – Я кивком показал на футбольное поле. – …Валять кого-то в грязи и ловить мячи?..

– Вы не ответили на мой вопрос, профессор. – Рассел покачал головой и опустил свою ручищу мне на плечо.

Должен признаться, улыбка у него была самая располагающая. Почти такая же, как у пастора Джона. Эта улыбка преодолевала любые барьеры, любые препятствия. Даже если бы кто-то заново отстроил стены Иерихона, улыбка Рассела с легкостью бы их обрушила.

– Скажу тебе откровенно, Рассел, – проговорил я, многозначительно покосившись на его ладонь на своем плече, – я не стал бы петь тебе колыбельную даже за все сокровища мира. – И, шагнув вперед, к ограде, я встал там, скрестив руки на груди и делая вид, будто меня очень заинтересовала «схватка».

– Извините, профессор, – проговорил Рассел на своем лучшем английском, – но это не слова песни !

Этот ответ обезоружил меня настолько, что я рассмеялся и, наступая на вывалившиеся из стены кирпичи, вернулся к нему.

Рассел снова улыбнулся.

– У вас очень хороший смех, профессор. Прямо жаль, что вы так редко смеетесь. Что, если бы вы постарались делать это почаще, а?..

«Неужели вся современная молодежь такая? – подумал я. – Он раздел меня почти донага, и ему все мало».

– Так какие же в ней слова, в этой колыбельной? – не отступал Рассел. – Скажите!

– Нет.

– Ну, профессор, вам что, жалко?.. – Стараясь подчеркнуть свою искренность и добрые намерения, Рассел начал жестикулировать. – Почему вы сердитесь? Мы ведь просто разговариваем, как друзья, а вы не хотите спеть мне вашу песенку.

– До свидания, Рассел. Иди лучше на поле и сбей кого-нибудь с ног. Увидимся на следующем занятии.

– Я носился по полю с самого утра, так что теперь могу и постоять. Видите ли, профессор, я умею сшибать противников с ног, а эти парни – нет. Может, все-таки споете, а?.. Я ведь слышал, как вы пели, когда я подошел.

– А как поживает твоя тестовая работа? Дело движется?

– Меняете тему, да, профессор? Но ведь мы не в аудитории, мы – на футбольном поле. – Рассел снова принялся махать руками, как человек, которому не хватает слов. – На случай, если вы не знаете, что это такое, я объясню. Вот это – трава, это – мяч, это – защитные щитки, а это – пот. Я вспотел, понимаете?.. Здесь, у этой ограды, кончается колледж и начинается игра… и давайте не будем их смешивать. – Улыбка Рассела стала еще шире. – Ну что, споете вашу песенку или мне попросить вас сделать это в аудитории? В конце концов, я крупнее вас, и…

– И что? – перебил я. – Да я завалю тебя в два счета!

– Посмотрим, как это у вас получится. – Рассел притопнул по траве своими шиповками четырнадцатого размера.

Каждый раз, когда я стоял рядом с Расселом, я невольно замечал, насколько этот парень велик и силен. Он был выше меня ростом минимум на семь дюймов, а весил фунтов двести девяносто, причем все это были мускулы и почти никакого жира (ну, может быть, процентов восемь, не больше). С надетыми под футболку наплечниками он и вовсе производил устрашающее впечатление, и я, честно говоря, был рад, что мне не нужно играть против такого, как он.

– Эй, Рассел!.. – крикнул с дальнего конца поля тренер, подбородок которого был испачкан в коричневом табачном соке. – Раз ты все равно не бегаешь, постой за квотербека!

Я присел на ближайшую скамейку, а Рассел протрусил на поле и «сел на колено» лицом к схватке. Одним глазом он следил за тренером, а другим – за мной. О, этот парень умел делать вид, будто он очень внимательно слушает! Пот ручьями стекал по его лицу, и я понял, что здесь Рассел в своей среде. Жара, защитные накладки, боль от ушибов… Рай, да и только!

Не знаю, что на меня нашло, но я сдался и запел.

Я пел колыбельную – ту самую, которую так часто пела Мэгги. Должно быть, мне и самому хотелось ее услышать. Сначала я пел очень тихо, почти шепотом, но Рассела это, конечно, не могло устроить.

– Профессор! – крикнул он, продолжая одним глазом следить за полем. – Это не считается! Я вас совсем не слышу! – В подтверждение своих слов он поднес к уху согнутую ладонь.

И я запел по-настоящему, запел так, словно обращался к животику Мэгги. Допев последний куплет, я моргнул, чтобы смахнуть с ресниц выступившие слезы, и взглянул на Рассела. Я ожидал насмешки, но ошибся.