Чарльз Мартин - Моя любовь когда-нибудь очнется

В больнице я потихоньку проскользнул в палату. Блу, обогнав меня, запрыгнул на кровать и уткнулся носом в ноги Мэгги.

– Привет! – прошептал я на ухо жене, но она молчала, а я подумал, что мог бы отдать все, что угодно, даже ферму, лишь бы услышать ее голос.

– Здравствуйте, профессор, – шепотом поздоровалась со мной Аманда, входя в палату. Ее появление нарушило наше безмолвное уединение втроем, и я слегка выпрямился.

– Добрый вечер.

– Не беспокойтесь, я всего на минутку. – Она проверила питательную трубку Мэгги и на цыпочках двинулась к выходу. Прежде чем исчезнуть за дверью, Аманда повернулась ко мне и прошептала:

– Извините, профессор, но завтра я не смогу прийти на занятия – мне нужно к врачу. Я звонила вам домой и оставила сообщение на автоответчике на случай, если не застану вас в больнице. – Она кивнула. – Но завтра во второй половине дня я снова буду здесь на дежурстве.

– Хорошо. – Я кивнул. – Спасибо, что предупредили.

Аманда ушла, и в палате снова сгустилась тишина. Даже Блу не выдержал и тихонько заскулил. «Эй, хозяин, – словно хотел сказать он, – не молчи! Ей необходимо как можно чаще слышать твой голос».

И я снова взял Мэгги за руку.

– Если бы ты только знала, Мег, как мне хочется услышать твой голос!

И тут меня осенило.

Автоответчик!

Я схватил телефон и набрал наш домашний номер так быстро, как только позволял старый дисковый аппарат. На четвертом гудке Мэгги взяла трубку.

– «Здравствуйте, это дом Дилана и Мэгги Стайлз. К сожалению, сейчас мы не можем ответить на ваш звонок, но, если вы оставите нам сообщение, мы обязательно перезвоним. Желаем вам всего доброго. До свидания».

Я дал отбой и тут же снова набрал свой номер. На этот раз я зажал трубку между плечом и щекой; одной рукой я вращал диск, а другой держал Мэгги за кончики пальцев. Блу подполз ближе, положил передние лапы мне на колени и, тихонько поскуливая, лизал телефон. После восьмого звонка на собственный автоответчик я наконец опустил трубку на рычаги, с силой растер лицо ладонями и стал смотреть в окно.

После того как занятие закончилось, я еще в течение часа проставлял оценки за контрольные, потом собрал вещи и вышел из здания. Я уже шагал через двор по направлению к своей машине, когда меня одолело любопытство, и я свернул к ограде стадиона. Футбольная команда колледжа тренировалась на дальней от меня, восточной половине поля. Закинув сумку в кабину, я прошел через ворота и двинулся к линии схватки. Мне хотелось не столько рассмотреть игроков, сколько услышать, почувствовать игру, уловить ее запах.

– Что это вы поете, профессор?.. – раздался позади меня знакомый густой бас, и я, вздрогнув, обернулся. Передо мной стоял Рассел. Он возвышался надо мной, как Гулливер над лилипутами.

– Я? Пою?.. Тебе, наверное, послышалось. Я просто… – Ладно, признаю́: я солгал.

Рассел улыбнулся.

– Не послышалось. Вы точно что-то напевали. – Он смотрел на меня в упор, и его потная, зеленая от травы улыбка была… весьма располагающей.

– Ну, может быть… Иногда я сам не отдаю себе отчета… – завилял я. – А с кем вы играете на этой неделе?

– Мне очень понравилось то, что вы пели. – Рассел приподнял брови, изо всех сил старясь не улыбаться. – Спойте еще немного.

– Говорю тебе, Рассел, я совершенно не умею петь! И не люблю. Иногда я действительно напеваю себе под нос, но… но это звучит ужасно.

– А мой отец любил петь. Особенно ему нравились блюз и старые религиозные гимны. Он так часто их пел, что иногда путал одно с другим. Например, он мог петь о девушке, которую когда-то знал, и тут же начинал воспевать божественную благодать… – На его лице снова проступила улыбка. – Так вы не ответили на мой вопрос, профессор. Вы пели или что?..

– «Пели или нет », Рассел.

– Хорошо, сэр. – Рассел покладисто улыбнулся. – Так вы пели или нет ?

– Да, пел, – признался я, разглядывая футбольное поле.

– Я так и понял. А что вы пели?

Сейчас мне меньше всего хотелось болтать с Расселом. Одно дело – общаться со студентами в аудитории, и совсем другое – вне ее. Сами студенты, как правило, не видели разницы или притворялись, будто не видят. Очень скоро они захотят вести посторонние разговоры и в аудитории, и если я поддамся, уступлю, тогда моему преподавательскому авторитету конец. Нет, ни в коем случае нельзя панибратствовать со студентами, иначе они очень скоро забудут, кто из нас учитель, а кто – ученик.