Мор Йокаи - Венгерский набоб

Но что особенно отличает парня, это большой пенок на голове, сплетенный ему девушками из веток плакучей ивы и цветов - гвоздики и роз, которые свисают на самые плечи, будто косами обрамляя лицо.

Поди-ка, добудь себе такой!

- Ну, Мартов, - говорит судья, - вот и алая троица опять.

- Знаю, ваше благородие, тоже небось в церкви был, слышал вчера, как говорил его преподобие.

- Что же, и на этот год хочешь остаться королем?

- Мне чего ж не хотеть, я шестой год всего как король.

- А ведомо ль тебе, сколько бочек вина выпил ты за это время, сколько бутылок побил, сколько гостей с застолий разных, с угощений свежиной, со свадеб повытурил?

- Ведать не ведаю, ваше благородие, у меня другая забота была - ни одного праздника не пропустить. Одно могу сказать: ни вино, ни человек ни разу меня с ног не свалили.

- А ну, почитайте ему, господин нотариус, сколько бочек выпитых да голов проломленных числится за ним!

По реестру оказалось, что Мартоново шестилетнее царствование в семьдесят две бочки вина обошлось управе и больше ста пирушек расстроилось из-за него; один же трактирщик форменным образом разбогател благодаря бившимся у него еженедельно бутылкам: город все оплатил.

- А считал ли ты, братец, кони твои какой наносят ущерб?

- Это дело не мое. Не я за ними хожу, а _подданные_ мои.

- А девок скольких с ума посводил?

- Вольно ж им было сходить.

- Добра чужого много больно пристало к твоим рукам.

- Никто меня на том не поймал.

- Уж как ни клади, только в большие деньги влетело городу троицыно твое царствованье.

- А мне так доподлинно известно, что не казенные средства на это идут, а его высокородия господина Яноша Карпаты отца, чей достойный лик и сейчас вон на гвоздике висит, он приличную сумму управе оставил, дабы обычай сей древний блюсти, а к тому прилагаемо - стать рысистую улучшать, чего ради на троицу, в третий день, конские ристания устрояются; и еще ведомо мне, что победителю оных по наказу благодетеля нашего право выпивки даровой дается в любой городской корчме, коней же его сам трактирщик обязан стеречь, а шкода выйдет какая, их не продавать, но самому платить, уж коли плохо смотрел. Дозволяется ему, далее, вход на любое гульбище или свадьбу, а двинет кого невзначай в веселом духу, за то не платится - ни телесным наказанием, ни свободы лишением.

- Ой, братец, да ты чистый _аблакат_, где это так красно говорить выучился?

- Я шесть лет как король, - гордо выпятив грудь, отвечал парень, - было время права свои изучить.

- Ну, ну, Мартон, - остерег его судья. - Не заносись смотри. Попривыкнешь к жизни такой, нелегко будет к прежней ворочаться: опять за вино платить, за тумаки сдачу получать, - кончится если вдруг троицыно твое царство. Глядишь, и найдется не нынче-завтра, кто обскачет тебя.

- Не родился еще такой человек! - возразил Мартон, сдвигая надменно брови, а большие пальцы с упрямым достоинством закладывая за пояс.

Магистратские поняли, что пререкаться тут бесполезно, да и не след авторитет столь высокой особы колебать, и прямо к праздничным приготовленьям перешли.

Четыре бочки вина, на особой повозке каждая, булок свежих телега целая; за ней два вола на привязи - на убой.

- Этак не годится, - возразил Мартон свысока, совсем привыкнув к этому своему требовательно-назидательному тону. - _Помпы_ маловато у вас. Где же это видано, волов к телеге привязывать? Их мясники за рога должны вести, а на каждый рог по лимону насадить да лентой повить.

- Все-то ты знаешь, братец.

- А на бочки по четыре девки посадить с кувшинами, чтобы вино оттуда наливали!

- Еще угодно что-нибудь приказать?

- А как же! Цыгане песню мою пусть играют, как тронемся, а мне, когда садиться буду, лошадь чтобы подержали два гайдука.

Все было сделано по королевскому повелению.

После краткого молебна народ рядами двинулся в поле. Во главе верхами ехали два заседателя с повязанными лентами медными фокошами в руках. За ними - телега с цыганами-музыкантами, которые вовсю наяривали Мартонову песню. А за телегой вплотную - два телка в бантах, влекомые мясницкими подмастерьями, которых молил, упрашивал из кузова старик контрабасист: держите, мол, бога ради, а то меня первого вскинут на рога "эти быки" из-за красных моих панталон.

Дальше тянулись повозки со снедью, с вином: на каждой бочке - проворные девахи.

За повозками же - его степенство Андраш Варью. Судьба вознесла его еще выше: теперь он на лошади с алым стягом в руках, который нещадно хлещет его по лицу. Но по ублаготворенному виду судя, мнит он себя если и не королем, то уж самое малое наместником.