Хаим Граде - Синагога и улица

Нехамеле вернулась в спальню и снова стала стучать туфлей в стенку. Она прыгала из угла в угол, чтобы стук слышался отовсюду. С минуту она хлопала подошвой медленно и тяжело, потом принялась барабанить острием каблука легко и быстро, словно строчила на швейной машинке. Затем она забралась на стул и принялась стучать вверху, на стыке обоев в коричневую клеточку и белого отштукатуренного потолка. Раздались дикий крик и топот — Грася выбежала во двор. Как ни обезумела сама Нехамеле от страха и отчаяния, она ясно понимала, что делает. Она поставила стул на место, надела туфлю на ногу и тоже вышла во двор. Грася вопила перед столпившимися в кружок соседями:

— Черти прыгают по моей голове, черти стучат в стену, черти!

Обитатели двора безмолвно обменивались взглядами: жена садовника совсем уже сошла с ума. День назад она говорила о своем мальчике, предстающем перед ней в образе птички, а сегодня уже вопит о чертях. Посреди разговоров и суматохи люди увидели, что в стороне стоит Нехамеле, дрожа всем телом, и давится слезами.

— Если во дворе Лейбы-Лейзера творятся такие неслыханные вещи, разве удивительно, что здесь собираются нечистые, как в развалинах? — скроила набожную мину одна из соседок, а другая предсказала, что скоро все услышат стук в стены. Кто-то все же попытался пошутить:

— Мертвецы из пустых синагог на синагогальном дворе приблудились сюда.

Однако остальным было не до шуток. Несколько человек зашли вмести с женой садовника в ее квартиру, другие пошли за женой обивщика. Соседи с обеих сторон ощупывали стену и разглядывали потолок.

— Может быть, воры? — спросил кто-то в квартире Нехамеле.

— Чему тут могут порадоваться воры? Ее хорошим отношениям с мужем? — с издевкой ответил ему другой сосед.

В квартире садовника тоже кто-то умничал:

— Может быть, мыши?

Однако Грася закричала в ответ, что, когда шум устраивают мыши, это сразу ясно, потому что они пищат и скребутся коготками. Однако она ничего не слышала, кроме глухих ударов разбойничающих чертей, которые пришли, чтобы погубить ее жизнь. Соседи велели Грасе помолчать и долго прислушивались. То же самое делали пришедшие к Нехамеле. В обеих квартирах ничего не было слышно, поэтому все решили, что не иначе как обе женщины не в себе. Обеих попытались убедить пойти спать к соседям. Жена обивщика отвечала на это, что ждет мужа, который должен вот-вот прийти, а жена садовника сказала, что ждет своего мальчика. Алтерл сейчас покажется в образе птички.

— Что поделаешь! — один из соседей направился к выходу, и другие последовали за ним. Все расползлись по своим квартирам, двор опустел. Нехамеле видела, как лампы в квартирах гаснут и глухие окна таращатся в темно-синее небо, а дома молча кутаются в ночные тени. Только у слесаря реб Хизкии было еще светло. Оттуда доносился задорный веселый смех. Итка недавно вернулась из города, а ее отец еще сидел в синагоге. Нехамеле была уверена, что эта распущенная девица смеется над историей с чертями, которую только что услышала от матери или сестры Серл. «Она наслаждается жизнью с моим мужем, да еще и смеется надо мной! Эта распутница уже вернулась домой из страха перед своим отцом-святошей. Но моего мужа еще нет. Он меня не боится». Нехамеле снова поспешно направилась, в спальню и из-за темноты ударилась головой о край комода. Она долго стонала сквозь стиснутые губы. Однако боль еще больше разожгла ее гнев и придала ей силы для осуществления задуманной мести.

Соседи снова услышали испуганные крики Граси, доносившиеся, словно из могилы. Мужчины и женщины выбежали наружу в нижнем белье, в халатах, переполненные кипящим гневом: двор Лейбы-Лейзера стал сумасшедшим домом. Грася кричала, Нехамеле снова плакала, причем так громко, что ее хотелось разорвать на куски. Женщины заламывали руки, мужчины чесали затылки: что тут поделаешь? В полуночном дворе появился Мойшеле Мунвас. Еще до того, как он подошел к сборищу соседей, они его узнали в темноте по тому, как он держал руки в карманах, и по веселой песенке, которую он тихо напевал себе под нос. Разъяренные мужчины окружили его.

— Слушай, ты, гуляка! Мы тяжело работаем, а твоя жена не дает нам спать. Они с женой садовника поднимают шум. Утверждают, что им в стену стучат черти. Ладно, с садовником мы воевать не можем. Он меланхолик, и к тому же его сейчас нет в Вильне. Но с тобой мы церемониться не будем. Если ты хоть еще на один вечер оставишь свою крикунью на нашу голову, то на следующее утро тебе придется отсюда убраться, пока тебя не вынесли в саване!