Хаим Граде - Синагога и улица

Парни из окрестных переулков заметили, что обивщик больше не меняет костюмы так часто и что облик его выдает напряжение и дурное состояние духа. На этом основании они сделали вывод, что либо этому притворщику где-то пообрывали крылья, либо он влюбился по-настоящему.

Нехамеле раньше всех заметила, что ее муж в последнее время озабочен, обеспокоен, уходит из дома не каждый вечер, а лишь два-три раза в неделю. В остальное время он сидел дома и избегал смотреть ей в глаза. Нехамеле начала подозревать, что Мойшеле в кого-то всерьез влюбился, и ей стало еще печальнее. Пока он шлялся то с одной, то с другой, она все еще надеялась, что предсказания ее своячениц осуществятся: он перебесится и останется с ней. Однако, если он влюбился, ей надеяться не на что. Но кто же это так его увлек? Неужели снова та модистка? Может быть, он потому и озабочен, что снова планирует жениться на ней и ищет способ добиться развода? Нехамеле решила, что обязана все разузнать. Прежде она и видеть не хотела своих конкуренток. Как пучок иссохшей травы прорастает на груде жесткой земли, так и упрямство Нехамеле, не желающей соглашаться на развод, выросло в болезненную гордость, внушавшую ей, что женщина, являющаяся законной женой перед Богом и людьми, не должна сравнивать себя с распутными любовницами мужа. Однако теперь она сжала маленькие кулачки так, будто хотела стиснуть ими свое трепещущее сердце: даже если потом ей придется принять яд, она обязана узнать, с кем теперь встречается ее муж.

Чтобы соседи по двору и улице не догадались, что она шпионит за Мойшеле, Нехамеле составила целый план. Она знала, что прежде, чем отправиться куда-либо, муж сперва придет с работы домой. И в такой вечер, когда Мойшеле ужинал и Нехамеле поняла, что сейчас он уйдет, она сказала ему, что ей обязательно надо к соседке на улицу Стекольщиков. Через пару минут она вышла из дома с одной только маленькой сумочкой в руке.

Нехамеле остановилась недалеко, за углом, мимо которого ее муж обязательно должен был бы пройти, куда бы он ни направлялся. Мойшеле появился гораздо раньше, чем она рассчитывала, как будто хотел сбежать из дома до ее возвращения. Когда она увидала его, первой мыслью было: он оставил дверь открытой и надо бежать домой, чтобы их не обокрали. Однако она сразу же вспомнила, что муж знает о втором ключе от квартиры, лежащем в ее сумочке, а потому, выходя, наверняка запер дверь. Нехамеле даже рассердилась на себя за то, что думает о хозяйстве в то время, как ее муж ходит к другим женщинам.

Вместо того чтобы пойти по Широкой, а потом по улице Бакшт к модистке Берте Сапир, Мойшеле повернул на Рудницкую [107] Современное литовское название — Rūdninkų. и пошел по ней. Значит, он не ходит к этой шляпнице! Нехамеле вздохнула было с облегчением. Но потом забеспокоилась, как бы он не повернулся и не заметил, что она идет за ним. Вдруг ее сердце екнуло: а что, если она увидит, как он встречается с женщиной красивее нее? «Они наверняка встречаются в доме, а не на улице», — утешала себя Нехамеле. И тут же испугалась, что так и не увидит женщину, которая ждет ее мужа.

Мойшеле прошагал вдоль всей улицы Стефана и повернул направо, мимо раскопанной горы, с которой жители пригорода развозят тележки с глиной. Он пошел дальше мимо рынка, на котором продавали старую мебель, пока улица не стала шире, а поток людей — жиже. Он снова свернул, на этот раз — на тихую богатенькую улицу, и Нехамеле скрытно, на расстоянии, двинулась за ним. Она поминутно перебегала от ворот к воротам и пряталась под их арками, как в ливень, когда всем приходится искать укрытия, чтобы не промокнуть. Наконец Мойшеле остановился и посмотрел через улицу на парадный подъезд с широкими каменными ступенями. Нехамеле благодаря своему острому зрению смогла прочитать издалека вывеску над входом: «Школа гадлёва» [108] Коммерческое училище ( польск. ). . Так кого же он здесь ждет?

У четырех-пятиэтажных зданий на этой улице были большие четырехугольные окна и чистые балконы со множеством цветочных горшков. Был месяц тамуз [109] Летний месяц еврейского календаря, выпадающий на вторую половину июня — первую половину июля. , когда дни — самые длинные в году и солнце еще высоко. Здания на одной стороне улицы сияли червонным золотом, а на противоположной — искрились голубоватой белизной. Женщина забилась в нише ворот, закрытых на три четверти, но с распахнутой над высоким порогом калиткой во двор. Глядя на деревья, стоявшие вдоль тротуаров, Нехамеле снова вспомнила о своей одинокой, но спокойной юности, о своей комнатке на утопающей в зелени улице Копаница над Поплавским мостом. Здесь же тротуары буквально сверкали чистотой, ровный каменный мост был аккуратно отремонтирован, деревья выглядели специально посаженными, подстриженными и чуть ли не раскрашенными. Через маленькую калитку в воротах вышла пожилая женщина в длинном платье и широкополой шляпе, с шелковым зонтиком в руке. Нехамеле вжалась в стену, как будто вдруг обнаружила, что она полуголая. Она была одета так, словно действительно выбежала к соседке, как и сказала мужу. На ней было домашнее платье с рукавами до локтей, а в руках — старенькая сумочка.