Хаим Граде - Синагога и улица

Реб Ури-Цви увидел, кроме того, какое тяжкое бремя взвалил на себя с тех пор, как стал гродненским городским проповедником. Переле еще меньше мужа была готова к такому развитию событий. Вместо влиятельных людей, заходящих в ее дом, чтобы посоветоваться или провести время с раввином, ее порог принялись обивать наглые попрошайки.

Какой-то еврей с заячьей губой зашел в дом как свой человек и удовлетворенно потер руки:

— Помогай вам Бог, ребе. Где у вас моют руки перед едой? Я сегодня еще не ел.

Переле сразу же поняла, что это попрошайка, ходящий по домам, выбивая подаяния своей уродливой физиономией. Тем не менее она дала ему поесть. За столом сидел реб Ури-Цви и расспрашивал гостя, в чем тот нуждается. Гость ел, обсыпая бороду крошками. Он начал охать и говорить, что нуждается во всем: в лучшей судьбе, в здоровье, в заработке и в приданом, чтобы выдать замуж свою старшую дочь. Переле подала ему милостыню, выпроводила, а потом высказывала претензии мужу за то, что он сел разговаривать с этим попрошайкой как с равным.

В тот же день зашла низенькая еврейка в платке, вдова аскета. Все в Гродно знали, что она каждую пару дней заявляется к городскому раввину и морочит ему голову, требуя, чтобы он снова дал ей записку в какое-нибудь благотворительное учреждение. С целой пачкой таких записок она ходит от одного благотворительного учреждения к другому и просит, чтобы ей помогли. Однако в последнее время, когда она заходила к раввину, ее встречала раввинша и просила не мучить ее мужа — он еще не совсем здоров. Тогда вдова пришла к городскому проповеднику за запиской в благотворительное общество «Бейс лехем» [280] Вифлеем, буквально — «дом хлеба» ( др.-евр. ). и еще за одной — в благотворительное общество «Малбиш арумим» [281] «Одевающий нагих» ( др.-евр. ). . Она голодает, и ей не во что одеться. Даже летом ей приходится ходить в зимнем платке.

— Я дам вам сколько угодно записок, но я не знаком со старостами благотворительных обществ и не знаю, поможет ли вам мое обращение к ним, — ответил ей реб Ури-Цви.

— За пожертвованием не отправляют к другим людям. Мы себя так не ведем, мы даем пожертвование из собственного кармана, — сказала Переле, сунув в руку вдове монету и выпроваживая ее из дома. Потом она, как двуручной пилой, пилила своего придурочного мужа за то, что он разболтал этой еврейке, что не знает, прислушаются ли старосты благотворительных обществ к его обращению. Там, где он не может помочь, пусть лучше изобразит из себя злого человека, который помочь не хочет, или пусть скажет, что у него нет времени, главное — чтобы он не прослыл человеком, который ничего не может.

На следующий день зашел высокий, сутулый, широкоплечий еврей, похожий на дуб с искривленным стволом. У гостя была большая голова с длинными белыми растрепанными волосами и седая кудрявая борода. Один его глаз смотрел на хозяина ясным и большим черным зрачком. Второй был закрыт кроваво-красной пленкой. Он был одет в тряпье, но выглядел как изгнанный пророк. Войдя, гость осмотрелся так, будто принес с собой большую тайну и боится, как бы она не попала в руки врагов. Вдруг он пошатнулся, словно долго шел по пустыне без еды и питья. Тем не менее не упал, а медленно присел и посмотрел на раввина своим большим ясным любопытным глазом. В то же самое время реб Ури-Цви встал с дрожью в руках и коленях, как будто ожидая, что незнакомец вот-вот укажет на него перстом и крикнет: «Ты — тот человек! [282] Млахим II (2 Царств), 12:7. Слова, скачанные пророком Натаном царю Давиду после притчи о единственной овечке бедняка по поводу жены Урии-хитиянина: «В одном городе были два человека, один богатый, а другой бедный; у богатого было очень много мелкого и крупного скота, а у бедного ничего, кроме одной овечки, которую он купил маленькой и выкормил, и она выросла у него вместе с детьми его; от хлеба его она ела, и из его чаши пила, и на груди у него спала, и была для него, как дочь; и пришел к богатому человеку странник, и тог пожалел взять из своих овец или волов, чтобы приготовить обед для странника, который пришел к нему, а взял овечку бедняка и приготовил ее для человека, который пришел к нему. Сильно разгневался Давид на этого человека и сказал Натану: жив Господь! достоин смерти человек, сделавший это; и за овечку он должен заплатить вчетверо, за то, что он сделал это, и за то, что не имел сострадания. И сказал Натан Давиду: ты — тот человек» (Млахим II, 12:1–7). Ты грешен!» Однако заросший волосами человек прошептал лишь пару слов, которые заставили раввина содрогнуться еще больше: