Уилла Кэсер - Моя Антония

Глядя на нее, я размышлял, как мало все это значит, - например, то, что Антония потеряла зубы. Я знал столько женщин, сохранивших все, что утратила она, но внутренний свет в них погас. И пусть Антония лишилась прежней привлекательности, любовь к жизни горела в ней так же ярко. Кожа ее потемнела от солнца и загрубела, но не обвисла складками, как у других - смотришь на таких и кажется, что из них незаметно ушли все жизненные соки.

Во время нашего разговора в кухне появился младший сын Антонии - его звали Ян - и сел рядом с Ниной на ступеньку под лестницей. Он был в смешном длинном клетчатом переднике, прикрывавшем штанишки, словно халат, а голова его казалась голой, так коротко подстригли ему волосы. Его большие серые глаза грустно следили за нами.

- Мама, он хочет рассказать тебе про собаку. Она сдохла, - сказала Анна, проходя мимо нас к буфету.

Антония поманила сына к себе. Он встал перед ней, оперся локтями об ее колени и, перебирая тонкими пальцами завязки ее фартука, стал тихо говорить по-чешски, а с его длинных ресниц капали крупные слезы. Мать слушала, утешала его, потом пообещала что-то вполголоса, и он сразу просиял сквозь слезы. Отбежав от Антонии, он сел рядом с младшей сестрой и, прикрывая рот ладошкой, стал шептать что-то ей на ухо.

Управившись с посудой и вымыв руки, Анна подошла к нам и остановилась за стулом матери.

- Может, покажем мистеру Бердену наш новый погреб для фруктов? спросила она.

Мы вышли во двор, а за нами по пятам потянулись дети. Мальчики стояли у ветряка и разговаривали о собаке, кто-то из них побежал вперед открыть дверь в погреб. Когда мы с Антонией спустились туда, они тоже поспешили за нами - видно, гордились этим погребом не меньше сестер.

Амброш, тот задумчивый мальчик, что показал мне дорогу у зарослей терновника, обратил мое внимание на толщину кирпичных стен и на цементный пол.

- Правда, от дома далековато, - заметил он, - но кто-нибудь из нас всегда сбегает, если что надо принести, и зимой тоже.

Анна и Юлька показали мне три небольших бочонка - один с огурцами, засоленными с укропом, другой - с маринованными огурцами, нарезанными кусочками, третий - с солеными арбузными корками.

- Ты не поверишь, Джимми, чего стоит их всех накормить! - воскликнула Антония. - Видел бы ты, как много хлеба мы печем по средам и субботам! Ясное дело, их несчастному отцу никогда не разбогатеть - одного сахара сколько приходится покупать на все эти варенья! Конечно, пшеница на муку у нас своя, но зато на продажу остается мало.

Нина, Ян и младшая девочка - ее звали Люси - застенчиво показывали мне ряды банок на полках. Не сводя с меня глаз, они молча обводили пальцами контуры вишен, яблок и клубники, видневшихся сквозь стекло, изображая на лице блаженство, чтоб я мог представить себе, какие здесь лакомства.

- Мама, покажи ему терн для пряностей, американцы его не едят, - сказал один из старших мальчиков. - Мама кладет его в калачи, - добавил он.

Лео тихо и презрительно пробурчал что-то по-чешски.

Я обернулся к нему:

- Ты думаешь, я не знаю, что такое калачи? Ошибаешься, молодой человек. Я пробовал калачи у твоей матери задолго до той пасхи, когда ты появился на свет.

- Вечно ты дерзишь, Лео, - пожав плечами, заметил Амброш.

Лео спрятался за спиной матери и с ухмылкой смотрел на меня.

Мы повернули к выходу; Антония и я поднялись первыми, дети задержались в погребе. Пока мы стояли и разговаривали наверху, они гурьбой взбежали по лестнице - большие и маленькие, белокурые, рыжие, темноволосые, их голые ноги так и мелькали - казалось, сама жизнь вырвалась на солнечный свет из темного подземелья. У меня даже голова слегка закружилась.

Мальчики проводили нас к парадному крыльцу, которого я еще не видел; почему-то в фермерских домах все входят и выходят через заднюю дверь. Крыша была крутая, и края ее чуть не погружались в заросли высоких мальв, уже отцветших и покрытых семенами. Антония сказала, что в июле дом утопал в цветах, и я вспомнил, что чехи всюду сажают мальвы. Передний двор был окружен колючей живой изгородью из белой акации, а у ворот росли два серебристых, как ночные бабочки, дерева из породы мимоз. Отсюда виднелись загоны для скота с двумя длинными прудами, а за ними большое сжатое поле, где, как мне объяснили, летом росла рожь.

Чуть поодаль за домом была ясеневая роща и два фруктовых сада: вишневый с кустами крыжовника и смородины между деревьями, и яблоневый, укрытый от горячих суховеев высокой живой изгородью. Когда мы дошли до яблоневого сада, старшие дети повернули назад, но Ян, Нина и Люси пробрались через дыру в изгороди, известную им одним, и спрятались под низко нависшими ветками тутовника.