Редьярд Киплинг - Свет погас

- А как же ты? - спросила она подругу.

- Я? Что ж, я останусь здесь и... закончу твою Меланхолию, - ответила та с вымученной улыбкой. - Напиши мне обо всем непременно.

В тот вечер Витри-на-Марне облетела легенда о каком-то сумасшедшем англичанине, который, безусловно, под влиянием солнечного удара, напоил в стельку гарнизонных офицеров, так что все они свалились под стол, взял строевого коня и прямо на глазах у людей, по английскому обычаю, похитил одну из тех вовсе уж сумасшедших англичанок, что учатся рисовать под руководством добрейшего мосье Ками.

- Все они такие странные, - сказала Сюзанна своему солдатику, стоя с ним при лунном свете у стены мастерской. - Эта вечно ходила да глаза таращила, а сама ничегошеньки вокруг не видела, но на прощанье расцеловала меня в обе щеки, будто родную сестру, да еще подарила - вот, гляди, - десять франков!

Солдатик сорвал контрибуцию с обоих даров; не зря он считал себя бравым воякой.

По дороге в Кале Торпенхау почти не разговаривал с Мейзи; но он старался предупреждать все ее желания и достал ей билет в отдельное купе, где никто ее не тревожил. Он был очень удивлен тем, как легко уладилось дело.

- Надо дать ей спокойно обдумать положение, это самое правильное. Судя по всему, что наговорил Дик в беспамятстве, она командовала над ним как хотела. Любопытно знать, нравится ли ей, когда командуют над ней самой.

Мейзи упорно молчала. Она сидела в купе, надолго закрывая глаза и стараясь представить себе, каким бывает ощущение слепоты. Она получила приказ немедленно вернуться в Лондон и уже почти радовалась, что все сложилось именно так. Право же, лучше, чем самой заботиться о багаже и о рыжей подруге, которая ко всему относилась с полнейшим безразличием. Но в то же время у нее появилось смутное чувство, что она, Мейзи - не кто другой навлекла на себя позор. Поэтому она старалась оправдать перед собою свое поведение и скоро вполне преуспела в этом, а на пароходе Торпенхау подошел к ней и безо всяких околичностей стал рассказывать, как Дик ослеп, умалчивая о некоторых подробностях, но зато пространно излагая горестные речи, которые тот произносил в бреду. Вдруг он оборвал свой рассказ, будто это ему наскучило, и ушел покурить. Мейзи злилась на него и на себя.

Едва она успела наскоро позавтракать, пришлось мчаться из Дувра в Лондон, после чего - и теперь уж она не смела возмущаться даже в душе - ей бесцеремонно велели ждать в подъезде, возле какой-то темной металлической лестницы, а Торпенхау взбежал наверх разузнать, как обстоят дела. И снова при мысли, что с ней обращаются, как с нашкодившей девчонкой, ее бледные щеки зарделись. Во всем виноват Дик, вот ведь взбрела ж ему в голову глупость ослепнуть.

Наконец Торпенхау привел ее к затворенной двери, которую распахнул бесшумно. Дик сидел у окна, уронив голову на грудь. В руках он держал три конверта, перебирая их снова и снова. А того рослого человека, который всем так властно распоряжался, уже не было рядом, и дверь мастерской со стуком захлопнулась у нее за спиною.

Услышав стук, Дик поспешно сунул письма в карман.

- Привет, Торп. Это ты? Я ужасно соскучился.

Голос у него был безжизненный, какой обычно бывает у слепых. Мейзи отпрянула в угол. Сердце ее неистово колотилось, и она прижала руку к груди, стараясь унять волнение. Глаза Дика уставились на нее, и только теперь она по-настоящему поняла, что он ослеп. Когда в поезде она смыкала и размыкала веки, то была всего лишь ребяческая игра. А этот человек действительно слеп, хотя глаза его широко раскрыты.

- Это ты, Торп? Мне сказали, что ты вот-вот вернешься.

Молчание, видимо, удивляло и даже сердило Дика.

- Нет, это всего-навсего я, - послышался в ответ сдавленный, едва различимый шепот.

Мейзи с трудом заставила себя пошевелить губами.

- Гм! - задумчиво проговорил Дик, не двигаясь с места. - Это нечто новое. К темноте я помаленьку привык, но вовсе не желаю, чтоб мне к тому же чудились голоса.

Неужели он не только ослеп, но и потерял рассудок, если разговаривает сам с собой? Сердце Мейзи заколотилось еще отчаянней, она с трудом переводила дух. Дик медленно побрел по мастерской, ощупывая по пути столы и стулья. Споткнувшись о коврик, он выругался, упал на колени и начал шарить по полу, отыскивая помеху. Мейзи живо вспомнилось, как уверенно он, бывало, шагал по Парку, словно весь мир был его владением, как всего лишь два месяца назад, словно хозяин, расхаживал по ее мастерской, как легко взбежал по трапу парохода, на борту которого она отплыла в Кале. От сердцебиения ей сделалось дурно, а Дик подбирался все ближе, ловя слухом ее дыхание. Она невольно вытянула руку, то ли желая отстранить его, то ли, наоборот, привлечь к себе. Вот рука коснулась его груди, и он откачнулся, словно от выстрела.