Редьярд Киплинг - Свет погас

Глава XIII

Солнце село, и вот уже целый час

Я не знаю, той ли дорогой иду,

Заплутался я и при свете дня,

Как же ночью, во мраке, свой дом найду!

"Старинная песня"

- Мейзи, пора спать.

- В такую жарищу мне все равно не уснуть. Но ты не беспокойся.

Мейзи облокотилась о подоконник и смотрела на залитую лунным светом прямую тополиную аллею. Лето в Витри-на-Марне было в разгаре, и вся округа изнывала от зноя. Трава на лугах была выжжена, глина по берегам рек спеклась и стала твердой, как кирпич, цветы у обочин давным-давно увяли, а засохшие розы в саду клонились к земле на поникших стебельках. В тесной мансарде с низким потолком стояла невыносимая духота. Лунный свет на стене мастерской Ками в доме напротив, казалось, еще пуще накалял жаркую ночь, а металлическая рукоять, свисавшая на шнуре с большого колокола подле запертых ворот, отбрасывала черную, словно нарисованную тушью тень, которая назойливо лезла в глаза и вызывала у Мейзи досаду.

- Этакая дрянь! Без нее вокруг было бы белым-бело, - тихонько ворчала Мейзи. - Да еще и ворота проделаны где-то сбоку, а не в середине ограды. Раньше я этого не замечала.

В такой час Мейзи бывало трудно угодить. Во-первых, она изнемогала от жары, стоявшей уже не одну неделю; во-вторых, ее работы, в особенности этюд женской головки, предназначенной для Меланхолии, которую не удалось закончить к открытию выставки в Салоне, оставляли желать лучшего; в-третьих, Ками на днях сказал ей это без обиняков; в-четвертых - и в-последних, а, стало быть, об этом даже думать не стоило, - Дик, которого она считала своей собственностью, целых полтора месяца ей не писал. Она сердилась на жару, на Ками, на свою работу, но больше всего на Дика.

Сама она написала ему три письма и в каждом излагала новую трактовку образа Меланхолии. Дик не откликался. Тогда она решила тоже ему не писать. Осенью, вернувшись в Англию - приехать туда раньше не позволяла гордость, она поговорит с ним серьезно. Она тосковала по их воскресным встречам гораздо больше, чем готова была признать даже в глубине души. Ками только твердил свое: "Continuez, mesdemoiselles, continuez toujours" - и все знойное лето, беспрерывно повторяя этот докучливый совет, стрекотал, словно кузнечик, - старый, поседелый кузнечик в черном чесучовом пиджачке, белых панталончиках и широкополой шляпе. А Дик, бывало, как хозяин, расхаживал по ее тесной мастерской в Лондоне, к северу от тенистого зеленого Парка, говорил слова, вдесятеро худшие, чем "continuez", а потом выхватывал у нее кисть и показывал, где кроется ошибка. В его последнем письме, припомнила Мейзи, были лишь скучные назидания, он советовал не рисовать на солнцепеке и не пить воды из колодцев в сельских местах; да еще повторил это трижды будто не знал, что Мейзи вполне может сама о себе позаботиться.

Но чем же он теперь так занят, что с тех пор даже не удосужился ей написать? На аллее послышались приглушенные голоса, и она выглянула в окно. Кавалерист из маленького городского гарнизона любезничал с кухаркой Ками. Лунные блики скользили по ножнам его сабли, которые он придерживал рукой, чтобы они не звякнули в столь неподходящее мгновение. Чепец густой тенью скрывал лицо кухарки, стоявшей вплотную к солдатику. Он обнял ее за талию, потом раздался звук поцелуя.

- Фу! - сказала Мейзи и отошла от окна.

- Что там такое? - спросила ее рыжеволосая подруга, которая беспокойно металась на постели.

- Да ровно ничего, просто какой-то солдатик целовался с кухаркой, ответила Мейзи. - А теперь они ушли.

Она снова выглянула в окно, накинув поверх ночной рубашки шаль, чтобы ее не просквозило. Поднялся легкий ветерок, и внизу иссушенная солнцем роза закивала головкой, будто знала какие-то вечные тайны, которые ни за что не могла выдать. Неужели Дик забыл о ее и о своей работе, неужели он пал так же низко, как Сюзанна и солдатик? Это невозможно! Роза кивнула головкой над единственным неопавшим листком. Раздался шорох, словно какой-то шаловливый чертенок поскреб лапкой за ухом. Это невозможно, "потому что, - подумала Мейзи, - он мой, мой, мой! Он сам так сказал. Конечно, мне все равно, чем он там занимается. Хотя это повредит его работе и моей тоже".

А роза все кивала с той легкомысленной беспечностью, на какую только способны цветы. Не было решительно никаких причин, которые препятствовали бы Дику развлекаться, как ему угодно, но ведь он самим провидением в лице Мейзи призван помогать ей, Мейзи, работать. А работать означало писать картины, которые изредка брали в Англии на провинциальные выставки, о чем свидетельствовала папка с газетными вырезками, но отвергали в Салоне всякий раз, как Ками, которого она буквально изводила мольбами, разрешал ей послать их туда. И впредь, видимо, ей суждено писать точно такие же картины, которые точно так же отвергнут...