Редьярд Киплинг - Свет погас

- Мы полагали, что тебе это не интересно, - ответил Нильгау в замешательстве. - А воевать будут в Судане, дело известное.

- Вот счастливцы! Позвольте, я посижу здесь и послушаю ваши разговоры. Валяйте без стеснения, я не стану вас смущать, как череп на пиру... Кассаветти, ты где? Я слышу, ты насилуешь английский язык по-прежнему.

Дика усадили в кресло. Он услышал, как зашелестели военные карты, и разговор возобновился, пленяя его воображение. Все говорили разом, толкуя о цензуре, о железнодорожных линиях, о перевозочных средствах, о снабжении питьевой водой, о стратегических способностях генералов - и все это в таких выражениях, от которых доверчивые читатели пришли бы в ужас, - вызывающе, самоуверенно, презрительно, с громовым хохотом. Все ликовали, уверенные, что война в Судане вот-вот разразится. Так утверждал Нильгау, и следовало быть начеку. Беркут уже успел послать в Каир телеграмму, требуя лошадей; Кассаветти умудрился выкрасть заведомо ложный список колонн, которым якобы в самые ближайшие дни будет отдан приказ выступить, и громко прочитал этот список, прерываемый издевательскими выкриками, а потом Беркут представил Дику какого-то никому не известного художника, которого Центрально-южное агентство намеревалось послать в район военных действий.

- Это его боевое крещение, - сказал Беркут. - Посоветуй ему что-нибудь полезное - к примеру, как ездить верхом на верблюдах.

- Ох уж эти верблюды! - возопил Кассаветти. - Не миновать мне снова выучать садить себя в седло, а я себя избаловал. Во, мои молодчики, я через истинно знаю все военно плано. Первиссимо выступят Аргалширо-Сэзэрлендски королевски карабинери. Так говорил верный людо.

Взрыв хохота заглушил его слова.

- Сядь и нишкни, - сказал Нильгау. - Даже в военном министерстве еще нет списков.

- А будут ли брошены части на Суакин? - спросил кто-то.

Тут галдеж усилился, возгласы перемешались, и можно было расслышать лишь обрывки фраз:

- Много ли египетских войск отправят туда?

- Помогай бог феллахам!..

- Через Пламстерские болота проходит железная дорога, там движение налажено.

- Теперь наконец-то проложат линию от Суакина до Берберы...

- Канадские лодочники слишком уж робеют...

- Я предпочту иметь на борту полупьяного черномазого лоцмана...

- А кто командует колонной, которая двинется напрямик через пустыню?..

- Нет, скалу в излучине у Гизы до сих пор так и не взорвали. Придется опять волоком...

- Скажите мне, наконец, прибудет ли подкрепление из Индии, не то я всем головы проломлю...

- Карту, карту не разорвите...

- Говорю вам, эта война затевается с целью оккупации, чтоб не было больше помех для южноафриканских кампаний.

- В тех краях чуть ли не каждый колодец кишит волосатой глистой...

Тут Нильгау, отчаявшись утихомирить крикунов, взревел, как пароходный гудок в тумане, и грохнул обоими кулаками о стол.

- Но где же все-таки Торпенхау? - спросил Дик, спеша воспользоваться тишиной.

- Торп куда-то запропал. Небось влюбился без памяти, - ответил Нильгау.

- Но он сказал, что останется здесь, - прибавил Беркут.

- Да неужто? - вскричал Дик и выругался. - Ну, нет. Я сильно сдал за последнее время, но ежели вы с Нильгау крепко его подержите, я сам этим займусь и вышибу из него дурь. Останется здесь, скажите на милость. Да вы все ему в подметки не годитесь. Под Омдурманом предстоит серьезное дело. Теперь уж мы не отступим. Но я забыл о своем несчастье. Как хотелось бы мне поехать с вами.

- Нам тоже хотелось бы этого, Дикки, - сказал Беркут.

- А мне в особенности, - подхватил художник, нанятый Центрально-южным агентством. - Но позвольте спросить...

- Я могу посоветовать вам только одно, - перебил его Дик, направляясь к двери. - Ежели в рукопашном бою кто-нибудь полоснет вас саблей по голове, не обороняйтесь. Пускай зарубит насмерть. Это будет самый лучший исход. Благодарю за радушный прием.

- У Дика отважная душа, - сказал Нильгау через час, когда все, кроме Беркута, разошлись.

- Призыв боевой трубы - святое дело. Ты видел, как он весь встрепенулся? Вот бедняга! Пойдем, надо его проведать, - сказал Беркут.

Волнение, вызванное недавним разговором, уже улеглось. Когда они вошли в мастерскую, Дик сидел за столом, уронив голову на руки. Он даже не пошевельнулся.

- Как тяжко, - простонал он. - Прости меня, боже, но это невыносимо тяжко. И ничего не поделаешь, жизнь идет своим чередом. Свидимся ли мы с Торпом до его отъезда?

- Да. Конечно, свидитесь, - ответил Нильгау.