Андрэ Моруа - Прометей, или Жизнь Бальзака

Четвертого июля умер Шатобриан. "Пережив июньские дни, Париж как будто отупел, в ушах у него все еще стоял шум ружейных перестрелок, гул набата, пушечных залпов, и он не услышал того торжественного молчания, что сопровождает кончину великих людей..." - писал Виктор Гюго. Бальзак участвовал в погребальном шествии. Вокруг него парижане болтали о своем. "Эти похороны были уроком. Все было холодно, рассчитано, бездушно. Пришли словно на биржу", - писал он Ганской. Вечером Бальзак обедал у Сюрвилей и играл в вист. На улицах слышалось: "Проходи! Стой! Кто идет?" Глухих или рассеянных, помедливших с ответом, убивали.

Бальзак тотчас решил выставить свою кандидатуру в Академию, чтобы занять освободившееся кресло Шатобриана. Разве не нужно было для славы Академии, чтобы умершего великого писателя заменил великий живой писатель? Гюго, с которым Бальзак говорил, обещал ему свой голос. Он восхищался Бальзаком и через Вакери просил его написать фельетон для газеты "Эвенман", которую он основал. Редкостная удача в эти дни хаоса! Между Огюстом Вакери и Бальзаком завязалась дружба. Вакери, готовившийся поставить на сцене свою драму в стихах "Трагальдабас", пригласил Бальзака на репетицию. Возвращались они вместе пешком от театра Порт-Сен-Мартен до Фобур-Сент-Оноре. "Трагальдабас" совсем не нравился Бальзаку ("Отвратительная пьеса из породы "под Гюго"), но он охотно вел доверительные разговоры со своим молодым спутником. Он начинал верить в воцарение Генриха V; тогда ему, Бальзаку, можно будет попросить, чтобы его назначили послом в Лондон или в Санкт-Петербург. "Как жаль, - говорил он, - что Виктор Гюго скомпрометировал себя, присоединившись к Республике!.. Не будь этого, любые честолюбивые притязания стали бы для него дозволены". Вакери робко заметил, что ведь и Бальзак также добивался избрания в депутаты. "О, это большая разница, - ответил Бальзак, - меня же не выбрали".

Семнадцатого августа он прочел в Комеди-Франсез свою пьесу "Меркаде" (по-новому называвшуюся "Делец"). Читал он изумительно. Теофиль Готье, слышавший эту пьесу раньше, восхищался актерским талантом Бальзака.

"Его чудище тявкало, мяукало, ворчало, рычало, вопило на все лады, возможные и невозможные. Незаплаченный Долг сначала пел соло, и его арию поддерживал мощный хор. Кредиторы вылезали отовсюду: из-за печки, из-под кровати, из ящиков комода, из камина; одни проскальзывали сквозь замочную скважину; другие забирались через окно, как любовники; иные выпрыгивали из чемодана, как игрушечные чертики из шкатулки с сюрпризом, а прочие проходили сквозь стену, будто через люк. Такая сутолока, такой галдеж, такое нашествие, словно волны морского прилива. Меркаде тщетно пытался стряхнуть их с себя, на приступ шли другие, и до самого горизонта смутно виднелось мрачное кишенье марширующих кредиторов, целые полчища термитов спешили пожрать свою добычу".

"Никогда, - сказал Жюлю Кларети один из актеров, слушавших чтение, никогда еще ни один человек не создавал у меня такого ощущения. Гений это непреодолимая сила". Пьеса была принята единогласно, но Бальзак, рискуя потерять все шансы на удачу как в театре, так и в Академии, стремился лишь к одному - вновь уехать на Украину. В нем говорил не столько страх перед революцией, сколько потребность быть возле любимой.

"Я верховничал весь день, и в мечтах я настолько переношусь в Верховню, что вижу даже самые незначительные мелочи ее обихода. Мысленно я открываю шкаф со сластями, тот, что стоит у окна в твоей спальне рядом с дверью красного дерева, которая ведет в туалетную комнату, пересчитываю пятна воска от свечей, оплывавших на бархатную скатерть того стола, за которым мы играли в шахматы... Раскрыв большой шкаф, смотрю на носовые платки моего любимого волчишки... сижу за чаем, который подавали в половине девятого в спальне мадам Эвелины. Клянусь честью, любовью к тебе - я живу там..."

Да, это действительно любовь. У далекой возлюбленной уже нет огромного состояния; ей сорок восемь лет. "И если меня томит неодолимая жажда быть возле своего волчонка, если я живу лишь для того, чтобы чувствовать свою киску, если меня гложет желание услышать шелест твоего платья, сомненья нет, это настоящая любовь..."

Он уже готовился к путешествию и к свадьбе. Разыскав священника своей приходской церкви Сен-Филипп-дю-Руль, который был с ним очень любезен, Бальзак получил от него demissiorium - разрешение на бракосочетание в одной из польских епархий. Русский посол дает ему визу, но киевский губернатор направляет секретные инструкции военному губернатору Одессы: "Его императорское величество соблаговолили милостиво разрешить французскому литератору Бальзаку, приезжавшему в Россию в прошлом году, снова приехать... Честь имею просить ваше превосходительство держать его под строгим надзором и аккуратно уведомлять меня о результатах такового".