Андрэ Моруа - Прометей, или Жизнь Бальзака

Бальзак и сам стремился сесть в одно из кресел этого ученого сообщества. Еще в 1836 году он говорил: "Я попробую пушечными выстрелами открыть себе двери в Академию". Сто раз он подсчитывал, сколько это принесло бы ему денег: две тысячи франков жалованья, шесть тысяч франков за работу в Комиссии по составлению словаря, а вслед за званием академика ему, разумеется, дадут и титул пэра Франции - это ведь вполне естественно. В 1839 году он было выставил свою кандидатуру, но снял ее, уступая дорогу Виктору Гюго. Поэт приехал к нему в Жарди. Бальзак повел его прогуляться по скользким садовым дорожкам. Стараясь удержать равновесие на опасных скатах холма, Гюго шел молча, пока не натолкнулся на ореховое дерево. Вот как описывает эту сцену Гозлан:

"- Ну наконец-то дерево в саду! - сказал он.

- Да, и притом замечательное! Вы знаете, что оно приносит?

- Поскольку это ореховое дерево, я полагаю, что оно приносит орехи.

- Ошибаетесь. Оно приносит полторы тысячи франков в год.

- На полторы тысячи франков орехов?

- Нет, полторы тысячи без орехов.

И Бальзак объяснил, что по старому феодальному обычаю жителям Виль д'Авре полагалось сносить все отбросы и нечистоты к подножию этого дерева. Скапливаясь ежедневно, здесь, пожалуй, образуется целая гора удобрений, и Бальзак, если пожелает, может Продать его соседним фермерам, виноградарям и огородникам.

- У меня тут, можно сказать, чистое золото. Скажем попросту - гуано.

- Гуано-то гуано, только без птичек, - заметил Гюго с обычным своим олимпийским спокойствием".

Зазвонил колокол, приглашавший к завтраку. За столом говорили об Академии. Гюго не расточал посулов, в дальнейшем будет, однако, видно, что он сделал больше, чем обещал. Когда Жарди было продано, Бальзак продолжал время от времени принимать на улице Басе академиков. "Сколько хлопот! писал он Ганской. - А все для того, чтобы помнили, что я добиваюсь избрания. Вот какой праздник я подготовлю для моей Евы, лучше сказать для моего волчонка".

Академия - социальное установление; реалист, пусть он даже мечтатель, признавал его существование.

Много драгоценного времени поглотило у него другое объединение писателей - Общество литераторов. Бальзака уже давно занимали профессиональные интересы его собратьев. Еще в 1834 году он опубликовал "Письмо французским писателям XIX века". "Закон охраняет землю, - писал Бальзак, - он охраняет дом пролетария, который проливал пот; он же конфискует работу поэта, который мыслил". Парижские театры делают ежегодно сборы на десять миллионов франков. А в какой сумме выражается ежегодный бюджет "большой литературы"? Бюджет Гюго, Мюссе, Сулье, Эжена Сю? По всей Франции он не составит и миллиона. У десяти тысяч богатых семей не находится ни одного свободного франка, чтобы приобрести двадцать замечательных книг, которые создает ежегодно наша нация! Богачи берут книги по абонементу в читальных залах или же покупают заграничные контрабандные перепечатки книг.

Бальзак требовал, чтобы литературные произведения признавались собственностью наравне с другими ее видами (в те времена авторские права истекали через десять лет после смерти писателя), он требовал также, чтобы закон ограждал литературную собственность от грабительских действий заграничных книгоиздательств (бельгийские контрафакции лишали писателя значительной части доходов) и, наконец, чтобы он имел моральное право распоряжаться своим произведением, которое никому не дозволялось бы переделывать без разрешения автора. Требования ясные, несомненно справедливые, в дальнейшем они вошли в хартию авторских прав. Но надо было повести долгую борьбу, чтобы преодолеть равнодушие к этим вопросам со стороны законодателей. Наконец в 1838 году было учреждено Общество литераторов. Среди первых членов, вступивших в него, были Виктор Гюго, Александр Дюма и Фредерик Сулье. Бальзак в то время отсутствовал, его приняли в декабре 1838 года. В следующем году он был избран президентом Общества, а заместителем его - Вильмен, ставший министром народного просвещения.

Сент-Бев, заядлый недруг Бальзака, воспользовался случаем, чтобы высмеять "промысловую литературу" и "демона литературной собственности", являвшейся, по его мнению, "некой пляской святого Витта, пиндарической болезнью". "У каждого сочинителя гордость бьет фонтаном и ниспадает золотым дождем. Этак легко дойти до миллионов. Сочинители не стыдятся выставлять их напоказ или клянчить их". Сент-Бев издевался над Обществом литераторов, настоящей "цеховой ремесленной организацией", и над "маршалами французской литературы" (выражение Бальзака), над "людьми, которые, - с презрением заявлял Сент-Бев, - обладают известной коммерческой жилкой и намереваются эксплуатировать свое творчество". По правде сказать, Сент-Беву легко было пренебрежительно говорить о контрабандных заграничных изданиях, о риске и о чести, ведь он-то никогда не подвергался такому риску и не стяжал подобной чести.