Андрэ Моруа - Прометей, или Жизнь Бальзака

Проницательная Зюльма все поняла; поняла она и кое-что другое. "Как ни хорош замысел "Лилии долины", тысячи женщин, читая книгу, скажут: "Это не совсем то". Ибо, несмотря на все интимные признания, которые были вам сделаны, существуют вещи, которых вам никогда не расскажут, потому что рассказывать о них стыдно; есть немало недостойных побуждений, о которых никогда не говорят, а если даже близкий человек их обнаружит, то станут отпираться". Бедная Зюльма! Отпираться или умалчивать - не значит ли это тем самым делать признание?

В последний раз Бальзак гостил в Булоньере у вдохновительницы "Лилии долины", госпожи де Берни, в октябре 1835 года. Он там работал в тиши над "Щеголем" - старое название автор присвоил теперь новой книге ("Брачный контракт"). Произведение это входило в серию книг о "битвах судейских", начатую "Полковником Шабером" (сначала повесть эта называлась "Мировая сделка") и продолженную "Делом об опеке". Показывая, что грозные потрясения в частной жизни нередко облекаются в нотариальные акты, которые затрагивают имущественные интересы сторон, Бальзак открыл, по словам Бардеша, "совершенно нетронутую область драматических конфликтов", и помогли ему это сделать воспоминания той поры, когда он служил клерком у стряпчего.

Бальзак - Лоре Сюрвиль:

"Я с честью выполнил то, что наметил. Описав одну только сцену брачного контракта, я осветил будущее двух супругов".

Во время своего пребывания в Булоньере он заметил, что госпожа де Берни как будто меньше страдает от приступов сердцебиения. Однако судьба по-прежнему упорно преследовала ее. Месяц спустя больной женщине, уже похоронившей четверых детей и ставшей свидетельницей безумия своей дочери Лоры-Александрины, пришлось просиживать ночи напролет у изголовья любимого сына Армана, заболевшего чахоткой. Сраженная этим новым несчастьем и испытывая смутные угрызения совести, она умоляла Бальзака больше не приезжать и даже не писать ей. "Вы знаете, что в минуты, когда у человека все внутри напряжено, малейшее потрясение, вызванное сильным чувством или неосторожным словом, может сразить наповал. Какое грустное положение!" Арман скончался, и убитая горем мать теперь лишь изредка переписывалась с Оноре. Он понимал, что она обречена.

Бальзак - госпоже Бальзак:

"Ах, милая матушка, я вне себя от горя. Госпожа де Берни умирает! Надеяться больше не на что! Один только я да Господь Бог знаем, как велико мое отчаяние. А ко всему еще надо работать!"

Бальзака снова преследует свора заимодавцев. Прекрасная вдова Беше, которая в 1833 году была так любезна, показывала в ярости свои острые зубки. Она выплатила аванс за романы и теперь тщетно их ждала; милейшая дама жаловалась на "коммерческие затруднения". С "необыкновенной злобой" она угрожала прекратить всякие выплаты, если рукописи не поступят в срок. Бальзак в свою очередь жаловался на эти "мелкие придирки", обещал прислать "Музей древностей", "Утраченные иллюзии" и в обмен на эти посулы получил еще 5000 франков. Но он забрал уже почти всю сумму, которая причиталась ему по договору за "Этюды о нравах". Подумать только: за 5000 франков ему надо написать целых два тома! "Я должен трудиться, почти ничего не получая за это". Не будь он Бальзаком, его финансовое положение к концу 1835 года было бы просто катастрофическим! Денежные дела подобны "проволоке, по которой он то и дело съезжает с высот славы в грязное болото". Он берет в долг у доктора Наккара, у Борже, у отзывчивой госпожи Делануа, у дядюшки Даблена. Верде со своей стороны заранее выплатил ему гонорар за "Лилию долины". Домовладелец с улицы Кассини (живя уже на улице Батай, Бальзак сохраняет за собой прежнюю квартиру) требует причитающуюся ему за полгода плату. Госпожа Бальзак весьма нерегулярно получает обещанную ей ежемесячную ренту.

И все-таки он не сдается. В его распоряжении есть крайние средства: во-первых, можно выпустить новое издание юношеских романов, подписанных псевдонимом "Орас де Сент-Обен". Скажут, что автор - он. А он станет отрицать. Никто не поверит? Не велика важность. Ведь ему предлагают 10000 франков. Во-вторых, он может на свои средства издать третий десяток "Озорных рассказов", а потом уступить весь тираж за более высокую цену Верде. Кроме того, когда госпожа Беше полностью распродаст "Этюды о нравах", их можно будет предложить другому издателю за 45000 франков.

Стало быть, он богат. Почему бы не приобрести наконец собственный дом? Недвижимость необходима ему для избирательного ценза; это нужно для его политической карьеры, ведь он лишается ценза из-за того, что госпожа Бальзак вздумала вдруг продать свой дом. Увы! На самом деле в декабре 1835 года пассив его баланса составляет 105000 франков. Если исключить из них 45000 франков, которые Бальзак должен матери, то остается все же 60000 франков долга посторонним лицам и издателям. Верде, этот ангел-хранитель в обличье книгоиздателя, находится при последнем издыхании. Но разве у Оноре нет чудодейственного перстня Бедук? Какой-нибудь счастливый случай непременно спасет и автора, и издателя. Бюлоз, начавший публиковать в своем журнале "Серафиту", отказался печатать продолжение романа, ибо читатели ничего не могли понять в этой "несусветной галиматье". Верде "берет произведение" и выпускает его вместе с "Луи Ламбером" и "Изгнанниками" в одном томе под общим названием "Мистическая книга". Разрыв со всемогущим Бюлозом казался сущим безумием. Но Верде не скупится на объявления, а ссора с прежним издателем, о которой раструбили газеты, послужила неплохой рекламой. Первое издание "несусветной галиматьи" быстро расходится. Вновь появляется надежда. "Таких книг, как "Горио", можно написать много; "Серафиту" создают только раз в жизни".