Андрэ Моруа - Прометей, или Жизнь Бальзака

"Ах! Вы все еще не знаете, что произошло в моем сердце, когда, очутившись в глубине двора (каждый булыжник в нем, наваленные доски, каретные сараи навсегда врезались в мою память), я увидел в окне ваше лицо!.. Все поплыло у меня перед глазами, и, заговорив с вами, я будто оцепенел, точно поток, внезапно замедливший свой неудержимый бег, чтобы затем с новой силой устремиться вперед. Оцепенение это длилось два дня.

"Что она обо мне подумает?" - в страхе повторял я про себя, точно помешанный".

В тот день на госпоже Ганской было платье из темно-фиолетового бархата, а любимый цвет Бальзака был именно фиолетовый. Приехав в Невшатель, он отправил ей короткое письмо на имя Анриетты Борель.

"Между часом и четырьмя я отправлюсь прогуляться по окрестностям города. Все это время я буду любоваться озером, которого совсем не знаю. Могу пробыть тут столько времени, сколько пробудете вы. Известите меня запиской, могу ли я вам писать здесь до востребования, ничего не опасаясь, ибо я страшусь причинить вам хотя бы малейшее огорчение; сообщите мне. Бога ради, как правильно пишется ваша фамилия.

Тысяча поцелуев. С тех пор как я уехал из Парижа, каждое мгновение моей жизни было заполнено вами; даже любуясь долиной Травер, я думал о вас. Как очаровательна эта долина!"

Сохранился рассказ, будто во время прогулки Бальзак заметил даму, читавшую какую-то книгу. Она уронила платок. Писатель приблизился; в руках у незнакомки был его роман. Волнующее мгновение для обоих: наконец-то после возвышенной переписки они предстали друг перед другом во плоти. Хотя в своем первом письме Ганская и писала: "Ваша внешность ничего не может сказать о вашем пламенном воображении", она все же не ожидала, что встретит маленького кругленького человечка без передних зубов, с растрепанными волосами; однако, как это бывало всегда, светившееся умом лицо, сверкающие глаза, добрая улыбка и пылкое красноречие Бальзака заставили ее быстро забыть о первом неблагоприятном впечатлении. "Вряд ли встретишь второго столь живого и остроумного человека", - подумала она. Бальзак же увидел женщину с пышными и соблазнительными формами, выпуклым лбом, несколько полной шеей и чувственным ртом. У нее был "независимый и горделивый вид, в надменном лице угадывалось сладострастие". Ее неправильный выговор пленил его. Он стал бы боготворить Ганскую, какой бы она ни оказалась, и потому был приятно обрадован. С кем же поделиться своим счастьем, как не с милой сестрою, которой он привык с детства поверять свои горести и радости?

Бальзак - Лоре Сюрвиль, 12 октября 1833 года:

"Я нашел в ней все, что может польстить безмерному тщеславию животного, именуемого человеком, а ведь поэт, разумеется, наиболее тщеславная его разновидность; но почему я вдруг заговорил о тщеславии, нет, оно тут ни при чем. Я счастлив, бесконечно счастлив, как в мечтах, без всяких задних мыслей. Увы, окаянный муж все пять дней ни на мгновение не оставлял нас. Он переходил от юбки своей жены к моему жилету. К тому же Невшатель маленький городок, где женщина, а тем более знатная чужестранка не может и шагу ступить незаметно. Я чувствовал себя, как в горниле. Не выношу, когда на моем пути помехи.

Но главное - это то, что нам двадцать семь лет, что мы на удивление хороши собой, что у нас чудесные черные волосы, нежная шелковистая кожа, какая бывает у брюнеток, что наша маленькая ручка создана для любви, что в двадцать семь лет у нас еще совсем юное, наивное сердечко, - словом, мы настоящая госпожа де Линьоль, и мы так неосмотрительны, что можем броситься на шею милому другу при посторонних. Я уж не говорю тебе о колоссальных богатствах. Какое они имеют значение, когда их владелица подлинный шедевр красоты! Я могу сравнить ее только с княгиней Бельджойозо, впрочем, она куда лучше княгини. Томный взор ее одновременно полон дивной неги и сладострастия. Я был просто пьян от любви...

Господи, до чего красива долина Травер, до чего восхитительно озеро Биль! Именно там, как ты можешь догадаться, мы попросили мужа позаботиться о завтраке. Но мы, увы, оставались на виду и тогда в тени громадного дуба украдкой обменялись первым поцелуем любви. Нашему мужу скоро шестьдесят, вот почему я поклялся терпеливо ждать, а она - сохранить для меня свою руку и сердце. Разве это не мило - заставить мужа, похожего на каланчу, покинуть свою Украину и вместе с ним проделать шестьсот лье, чтобы встретиться с возлюбленным, который - о, изверг! - проделал всего лишь сто пятьдесят лье?"