Болеслав Прус - Анелька

Но идти напрямик он боялся, стал кружить и сбился с дороги, - он уже не мог сообразить, откуда пришел, в какую сторону идет. Чутье притупилось, и совсем не было сил. Через каждые несколько шагов пес спотыкался и падал.

Наконец, чувствуя, что с ним творится что-то неладное, он завыл, обратив морду в сторону построек.

Около одной из них появилась какая-то фигура, но на таком далеком расстоянии Карусь не мог разглядеть ее. Охваченный тревогой, он хотел убежать, но свалился без сил. В глазах потемнело, он задыхался. Однако страх все превозмог, пес сделал попытку встать, поднял голову... и увидел над собой Анельку.

- Карусь! Карусик! Песик мой! - вскрикнула девочка, став около него на колени и стараясь поднять его.

При звуке ее голоса Карусь забыл все - свои бесконечные странствия, страшную усталость, боль, голод и жажду. Он простил тем, кто его бил и преследовал, даже тому, кто в него стрелял. Солнце больше не жгло, пересохший язык не болел. Он видел только свою хозяйку, смотрел ей в глаза. Ручки Анельки гладили его пылающую голову. Он ощущал эту ласку и слышал, как девочка повторяла его имя.

Он был счастлив и хотел весело залаять, но только жалобно завизжал. Он хотел попросить прощения за самовольную отлучку из дому и смиренно вытянулся, положил ей морду на колени.

Ах, как ему было хорошо! Он чувствовал, что его морит сон. Не удивительно - ведь он столько дней не спал. Он посмотрел в лицо своей хозяйке, и когда она нежно обвила его руками, он уснул. Дышал легко, но все тише, сердце билось все слабее, с каким-то странным звоном, словно лопнувшая струна.

И, наконец, перестало биться.

Глава тринадцатая

Хутор

Хутор, куда дотащился Карусь и где обрел он вечный покой, принадлежал жене пана Яна, - это было все, что осталось у нее от отцовского наследства.

Хутор лежал в глубокой лощине, куда со всех сторон стекали воды. На расположенных повыше небольших участках можно было сеять рожь или сажать картофель, а низины представляли собой сплошные болота. Чем дождливее бывало лето, тем меньше собирали с лугов сена и тем громче квакали лягушки и кричали птицы на болотах.

Замкнутый горизонт, темные зеркала вод в зеленой раме аира, несколько засеянных полос и гряды картофеля, да кое-где купы низкорослых ив, и с одного края ложбины темный лес - вот все, что можно было здесь увидеть. От леса тянулась узкая дорога, на которой ямы время от времени закладывались фашинами. По дороге почти никто не ездил.

В этом унылом месте стояла большая изба с гнездом аиста на крыше. От избы под прямым углом отходило длинное строение, в котором помещались хлев и амбар, тоже с гнездом аиста. Жилая изба и эти службы замыкали с двух сторон прямоугольный двор, с двух других сторон огороженный плетнем.

Посреди двора находился колодец с журавлем и желобом, а вокруг него стояла большая лужа.

Анелька плохо помнила, как ее привезли сюда. Вез их Шмуль, и, кажется, довольно долго. Всю дорогу она лежала, уткнувшись головой в колени матери, и ничего не слышала. Только по временам раздавалась жалоба матери или Юзека:

- Ой, как трясет!

И тогда Шмуль оборачивался и говорил:

- Извините, вельможная пани, у меня нет другой повозки.

После этого наступала тишина, только тарахтел и трясся возок, а через некоторое время снова слышался голос матери:

- Ах, какой же Ясь дурной человек! Как он мог нас покинуть в беде? У меня от этой мысли голова готова треснуть!

А Шмуль отзывался:

- Если бы вельможный пан поставил для меня мельницу, у меня была бы теперь бричка на рессорах.

Анелька не вполне была уверена, что, будь у Шмуля бричка на рессорах, это могло бы облегчить горе ее матери. Ей самой, например, было совершенно все равно, ездит ли Шмуль в бричке или телеге. Может быть, это потому, что она была так слаба?

Она вдруг очнулась, почувствовала, что возок остановился. Кто-то поднял ее и стал целовать, приговаривая:

- И детишки здесь! Детишки! Мои все поумирали, так хоть на ваших порадуюсь, ясновельможная пани...

Потом какая-то женщина (это была жена приказчика) с желтым морщинистым лицом, в красном платочке на голове, взяла Анельку на руки и внесла в избу, где было очень душно.

Здесь ее уложили на широком топчане. Лежать было жестко, к тому же донимали блохи и мухи.

Анелька открыла глаза.

Она находилась в просторной комнате. Два окна с мелкими стеклами - по четыре в каждом - пропускали мало света. С потолка и стен совсем облупилась известка, но под осевшим на них толстым слоем пыли это было не очень заметно. Пол был глиняный, как на току.