Болеслав Прус - Анелька

На стенах висели изображения святых, их лица уже трудно было различить. Под потолком был протянут длинный шест, и на нем развешаны сермяги, полушубки, сапоги, холщовое белье.

Большую часть комнаты загромождали грубо сколоченный стол, лавки, деревянный сундук на колесиках и полка с горшками и мисками.

В печи горел огонь, дверь в сени стояла открытой, и напротив видна была еще другая комната, побольше и посветлее, чем та, где лежала Анелька.

В другой комнате слышался голос матери:

- Значит, у вас тут ни одной служанки?

- Нет.

- И работника нет?

- А на что мы их содержать будем, ясновельможная пани? И притом отсюда все бегут, потому что тут смерть. Вот у нас трое детей померло. Господи, как в хате при них было шумно! Моего иной раз целую неделю дома не бывало, а я и не замечала. А теперь, когда уедет в поле на полдня, я места себе не нахожу. - Это говорила женщина, снявшая Анельку с повозки.

А пани стала жаловаться:

- Я тут и недели не выдержу! Ни мебели, ни пола, даже окон настоящих нет. И на чем мы будем спать? Если бы я предвидела, какое несчастье на нас свалится, я велела бы привести этот дом в порядок. Отправила бы сюда кровати, стол, умывальник. Нечестно поступил с нами Ясь - он мне и словом не обмолвился, что хочет продать имение... Понятия не имею, чем мы тут будем питаться...

- Есть немного муки на хлеб и на клецки. И картошка. А еще есть горох, крупа, бывает и молоко, - сказала женщина.

- Шмуль! - обратилась пани к арендатору. - Я дам тебе двенадцать рублей, и ты купи для нас, что найдешь нужным. Чаю хорошо бы... хотя самовара здесь нет... Ох, у меня голова кругом идет!

Монотонные жалобы матери убаюкали Анельку. А когда она проснулась, в другой комнате царило большое оживление. Там мели, выносили какие-то колеса, сломанную ручную мельницу и столик. Потом все та же женщина вдвоем с незнакомым мужчиной принесли в комнату большие охапки аира и сена.

- Ну, видишь, говорил я тебе! Всегда выходит по-моему, - бурчал мужчина.

- О чем это он? - спросила пани, сидевшая перед домом.

- Э... Что его слушать, пани! - отозвалась женщина. - Он всегда твердит, что у него нет времени передохнуть. Ну, что правда, то правда. В поле надо работать, скотине и лошадке корм задать, напоить их. Что будни, что праздник - хозяйство своего требует. Вот он и жалуется, что другие мужики хоть раз в неделю могут посидеть спокойно, подумать...

- А что, ваш муж так любит думать?

- Ну да. Он как раввин: целый день рта не раскроет, только все думает. Говорю ему нынче утром: "В поле ты, Куба, не едешь, так поваляйся, а со скотиной я сама управлюсь, чтобы ты не говорил больше, что тебе никогда роздыха нет". Он растянулся вон там, где теперь панич сидит, и говорит: "Вот увидишь, сегодня опять так случится, что до самого вечера не придется мне отдохнуть". Я его дурнем обозвала. А потом вы, пани, приехали, и пришлось нам обоим хлопотать, - вот он сейчас мне и говорит, что, мол, выходит все, как он предсказывает...

Вечером Анельку перенесли в чисто выметенную большую комнату и уложили на сене, прикрытом сверху грубым холстом. Юзек читал молитву перед сном, а мать, нагнувшись над Анелькой, спросила:

- Angeligue, ma pauvre fille, as-tu faim?*

______________

* Анжелика, ты не голодна, моя бедная девочка? (франц.)

- Нет, мама.

- Ты все еще так слаба? Счастливица, можешь все время спать и не сознаешь нашего положения. А я сколько слез пролила! Ах, этот Ясь! Как гадко он с нами поступил! Право, я завидовала тебе, когда ты лежала в обмороке... А я только силой воли от этого удержалась. Знаешь, здесь ничего нет: ни мяса, ни масла, ни мебели, ни самовара...

Анелька ничего не отвечала. Ту боль, которая точила ее сердце, невозможно было излить ни в словах, ни в слезах.

Так изгнанники вселились в новое свое жилище.

Анелька пролежала еще день, слушая нытье матери и Юзека.

На завтрак Ягна принесла им молока и черного колючего хлеба. Юзек разревелся.

- Я не могу есть такой хлеб, ведь я больной.

- Но что же ты будешь есть, мой бедный мальчик, если ничего другого нет? Ах, этот Ясь! Сам верно, лакомится всякими вкусными вещами, а мы умираем с голоду! - вздыхала мать.

Пришлось поесть черного хлеба, что Юзек и сделал с брезгливой миной.

- Мама, - сказал он через некоторое время. - Мне сидеть не на чем.

- Так пойди погуляй, сынок! Выйди во двор.

- Я не могу ходить, - ведь я же слабенький.

- В самом деле, Юзек, - вмешалась Анелька, - ты бы погулял, от гулянья будешь здоровее.

- Нет, не буду здоровее! - сердито огрызнулся Юзек. - Правда, мама, я не буду здоровее?