Болеслав Прус - Дворец и лачуга

- Как?.. Гоффа?.. Ребенок Гоффа?.. Янек! Янек!.. - в отчаянии кричал старик.

Вбежал Янек.

- Говори сейчас, что случилось?.. Что это значит?

- Дело было так, ваша милость: стою я это в воротах с Иоась... то бишь стою я это в воротах, глядь, а этот господин сидит на камне... Я сейчас к барышне, барышня скорей спустилась, взяли у него ребенка и говорят: "Пойдемте со мной!.." А он взял да ушел прочь, на улицу!

- Так это был Гофф, Вандзя, Гофф?.. - снова спрашивал Пёлунович прижавшуюся к нему и неутешно рыдающую внучку.

- Он, дедушка, он!.. Я сразу узнала его.

Разбуженный предводитель Файташко стоял среди других, окаменев от ужаса, хотя и не понимая в чем дело.

- Несчастье! - стонал старый Пёлунович. - Надо искать его... Он еще, того и гляди, на самоубийство решится.

- Нужно прежде всего отправиться к нему на квартиру, - отозвался помертвевший от ужаса Вольский.

- Идемте, идемте! - повторило несколько голосов.

Пан Клеменс вбежал в свою комнату, чтобы переодеться.

- Господа, устроимте складчину, - сказал вдруг Дамазий. - Немыслимо же идти туда с пустыми руками!..

Присутствующие схватились за кошельки, и в мгновение ока собралось около ста рублей.

- Идемте! - вскричал одетый уже Пёлунович, вбегая в гостиную.

Все двинулись, Вольский пошел со всеми.

Через минуту гостиная совершенно опустела; в ней покоились лишь останки бедной Элюни, лежащие на меморандуме о пауперизме и прикрытые протоколами заседаний филантропического общества.

Это был последний и единственный долг, выполненный пессимистом Антонием по отношению к семейству злополучного Гоффа. Мизантроп боялся покойников и накрыл ребенка тем, что оказалось под рукой.

Глава тринадцатая

Без заглавия

Очутившись на улице, члены филантропического общества бросились бежать, словно стадо овец, подгоняемых собакой и бичом пастуха. Дождь капал им за воротники, из-под ног брызгала грязь, а они между тем забрасывали друг друга упреками.

- Наш формализм убил это несчастное дитя! - говорил Пёлунович, опираясь на руку Вольского.

- Э, что там формализм! Это ваша нерешительность больше всего виновата... - ответил Дамазий.

- Моя нерешительность! Ты слышишь, Густав! - жаловался пан Клеменс.

- Ну, разумеется, - уверял Дамазий. - Вы были у Гоффа, вы его видели, разговаривали с ним... Надо было предпринять что-нибудь на свой риск, а мы бы потом охотно это утвердили.

- Правда! Правда!.. - повторяли спутники, которые стали смелей среди окружающей темноты.

- И ты им веришь, Густав? - чуть не со слезами спрашивал задетый обвинением председатель. - Разумеется, я бы ему сразу помог, если бы вы меня одного послали; но Антоний все парализовал... все!

- Ах, уж этот Антоний со своей зубочисткой и своим пессимизмом!.. Я к нему чувствовал антипатию с первого же момента, - вставил Дамазий.

- Невыносимый субъект! - прибавил некто в плаще.

- Эгоист! - бросил некто в пальто.

- Только и думает о хорошем ужине!..

- Все мы понемногу виноваты, господа! - сказал нотариус. - Надо было заняться тем, что у нас было под руками, а не широкими проблемами и выслушиванием нелепых меморандумов...

- Пан нотариус! Вы, сударь, вечно ко мне придираетесь! - выкрикнул Зенон. - Вы меня систематически преследуете... Вы заставите меня потребовать объяснений!..

- Ах, беда... заблудились! - прервал вдруг Пёлунович. - Вместо того чтобы идти налево, мы идем направо. Густав, может, я слишком сильно на тебя опираюсь?

- Будьте покойны, сударь! - изменившимся голосом ответил Густав.

Путешественники свернули налево.

- Я вижу в окнах Гоффа свет, - шепнул пан Клеменс.

Густав так ослабел, что его даже дрожь охватила. Заметив это, дедушка оставил его руку и выдвинулся вперед.

- Мы уже у цели, - сказал пан Клеменс следовавшим за ним спутникам и с трудом открыл тяжелую, скрипучую дверь.

Первая комната, в которую толпой ввалились пришельцы, была открыта. На столе не слишком ярко горела лампа, а посреди комнаты стоял небольшого роста человечек в синих очках.

Это был Лаврентий.

Густав, входивший последним, взглянул на Лаврентия, побледнел и отступил в сени. Этого никто не заметил, ибо все заговорили сразу.

- Здесь господин Гофф?..

- Какой ужасный случай!

- Принесли мертвого ребенка...

- Господа! Пусть один кто-нибудь скажет, - сдерживал их Дамазий.

Собравшиеся утихли. Слово взял Пёлунович:

- Дома пан Гофф?..

- Увы, сударь! Его нет с сегодняшнего полудня, - ответил Лаврентий, набожно складывая руки.