Болеслав Прус - Эмансипированные женщины

- Вот видишь, как я была несправедлива к Эле, - продолжала Ада, - но не думай обо мне плохо. Это у меня такой недостаток: от сильной душевной боли я в первую минуту перестаю владеть собой.

- Но, Ада, ты вовсе на Эленку не наговаривала, - прервала ее Мадзя.

- Да, но я думала... Не будем говорить об этом, мне стыдно. Когда-нибудь ты, может, простишь меня и поверишь, что злой и коварной я бываю только невольно.

- Ада, Ада, что ты говоришь? Ты самая благородная...

Поцелуи долго перемежались признаньями, покаянные возгласы завереньями. Наконец Ада успокоилась и, умоляюще глядя на Мадзю, произнесла:

- Сделай мне еще одно одолжение, не откажись...

С этими словами она сунула Мадзе футлярчик, завернутый в папиросную бумагу.

- Что это? - в замешательстве спросила Мадзя.

- Ничего... Это тебе на память. Ты ведь не откажешься? Помнишь, как в третьем классе перед началом каникул мы менялись тетрадками? А помнишь, как ты дала мне чудную красную картинку, которая светилась насквозь и сама скручивалась на руке? Сколько ты доставила мне радости! Знаешь, это часики, но такие маленькие, что о них и говорить не стоит. Да и дарю я их тебе не без умысла. На крышке выгравировано мое имя и годы, которые мы провели в пансионе; стало быть, всякий раз, когда ты посмотришь на часики, ты вспомнишь меня. Как видишь, я сделала этот подарок из эгоистических побуждений.

Они обе расплакались, но в эту минуту Мадзю позвали наверх. Поднимаясь, она обвиняла себя в своекорыстии и отсутствии самолюбия, говорила даже, что будет подлостью открыть футлярчик до отъезда Ады. Но уже на следующем этаже ей подумалось, что было бы черной неблагодарностью не взглянуть на подарок, полученный от подруги. Она открыла сафьяновый футлярчик, в котором тихо тикали золотые часики, осыпанные брильянтиками. Мадзя испугалась, ей стало страшно и стыдно, что она приняла такой дорогой подарок; но когда девушка вспомнила, с какой мольбой смотрела на нее Ада и как ласкала ее, она успокоилась.

Глава десятая

Прощание

Восемь часов вечера, ночь на дворе, ясная декабрьская ночь. Скрестив на груди руки, пани Ляттер ходит по кабинету, поглядывая то на дочь, то на окно, за которым видны освещенные берега Вислы. Панна Элена сидит на кожаном диванчике, смотрит на бюст Сократа, словно говоря про себя: "Ну и урод же!" - и по временам нетерпеливо бьет каблучком по ковру. За окном, на фоне ясного неба видны темные дома Праги, иссера-желтые каменные дома варшавского Повислья и черная линия чугунного моста; все залито светом. Огоньки в домах, огоньки на другом берегу, огоньки на мосту, словно кто выпустил на Повислье рой светлячков, которые в одних местах сбились в бесформенные кучи, а в других выстроились изогнутыми рядами и чего-то ждут.

"Чего они ждут? - думает пани Ляттер. - Ну конечно, отъезда Эленки, они хотят проститься с нею. Эленка уедет, а они останутся и будут напоминать мне о ней. Всякий раз, когда я погляжу на эти огоньки, которые никогда не меняют места, я подумаю, что и она здесь, что стоит мне повернуть голову, и я увижу ее. Боже, пошли ей счастье за все, что пришлось выстрадать мне! Боже, храни ее, будь ей прибежищем!"

Пани Ляттер внезапно вздрогнула. В коридоре послышались шаги людей с поклажей и голос Станислава:

- Повыше! Так! Теперь поворачивай, осторожней, перила!

- Сундуки выносят, - произнесла пани Ляттер.

- Вот видите, мама, только сейчас выносят сундуки, - подхватила панна Элена. - Мы опоздаем.

Пани Ляттер вздохнула.

- Вы как будто недовольны, мамочка, - сказала панна Элена, поднимаясь с диванчика и обнимая мать. - Напрасно вы прячетесь, я вижу. Разве я сделала что-нибудь плохое? Скажите, мама, а то вся поездка будет для меня испорчена. Моя милая, моя золотая!

- Ничего ты не сделала, - ответила пани Ляттер, целуя дочь.

- Я в самом деле не чувствую за собой никакой вины, но, может, вы, мама, заметили что-нибудь такое, что кажется вам непозволительным? Скажите мне прямо...

- Неужели ты не понимаешь, что самый твой отъезд может меня расстраивать!

- Отъезд? - переспросила Эленка. - Да разве я уезжаю надолго или далеко?

- Надолго! - повторила пани Ляттер с печальной улыбкой. - Полгода, разве это не долго? Сколько за это время может произойти событий...

- Господи! - рассмеялась панна Элена, - да у вас, мама, предчувствия?

- Нет, моя дорогая, я веду слишком суровую жизнь, чтобы у меня нашлось время для предчувствий. Но время для тоски у меня есть...

- Тоски по мне? - воскликнула Эленка. - Но вы так заняты, что мы бывали вместе едва ли час в день, а порой и того меньше.