Болеслав Прус - Эмансипированные женщины

Толстенький человечек осклабился, догадываясь, что предстоит конфиденциальный разговор. И, как хороший дипломат, стал соображать, о чем его могут спросить. О панне Элене Норской? О Мадзе? Может, о продаже завода? Может, о том, что говорят о Сольских в городе? Или о том, что говорят об уходе Мадзи из их дома? Или о том, что говорят в обществе о панне Аде Сольской, которая недавно увлекалась эмансипацией, потом стала спириткой, а теперь предалась мизантропии и не выходит из дому?

Сольский сел в кресло и пододвинул гостю ящик с сигарами. Пан Згерский взял сигару, помял ее и обрезал, украдкой посматривая на дверь. Сердце у него трепетало при мысли, что сейчас могут принести чудное вино Сольских, которое пан Згерский очень любил, хотя и побаивался. Любил потому, что было отменное, а побаивался потому, что уж очень у него после этого вина язык развязывался.

Пока он колебался между надеждой и опасением, Сольский спросил:

- Что нового?

Черные глазки Згерского сузились, стали двумя блестящими точками. С медовой улыбкой он поклонился чуть не до земли и сказал:

- Панна Норская выходит за Бронислава Корковича. Бракосочетание состоится в Ченстохове недели через две. Из-за этого пан Казимеж рассорился с сестрой.

- Любопытно, пригласит ли меня панна Элена на свадьбу? Это, пожалуй, единственный случай провести часок-другой в салоне пани Коркович.

- Могу ли я передать ей ваши слова? - спросил, ухмыляясь, Згерский. Хотя нет! - прибавил он. - Для панны Элены было бы слишком огорчительно услышать, что ее месть произвела так мало впечатления.

- Но за что же она мстит? - зевая, спросил Сольский.

- Роковая ошибка! - вздохнул Згерский. - До того, как панна Бжеская выехала отсюда, люди говорили - и панна Элена поверила этому - будто...

- Что говорили?

- Будто вы охладели к ней, то есть к панне Элене, и почтили своим расположением... панну Магдалену.

- А-а! - протянул Сольский, с равнодушным видом выдерживая взгляд мигающих глазок Згерского.

- Панна Бжеская - девушка самолюбивая, - прибавил он после минутного молчания. - Она у нас не спала по ночам, худела, ей все казалось, будто моя сестра держит ее из милости.

Сольский умолк.

- Самолюбивая, но хорошая девушка, - снова заговорил он. - Она вносила веселье в наш, надо признаться, унылый дом. Лечила мою тетушку от мигреней. Славная девочка. Я искренне хотел бы, чтобы моя сестра нашла приемлемый для панны Бжеской способ обеспечить ее будущее... Жалкая это участь - быть бедной учительницей!

Згерский растерялся.

- Панне Магдалене, - торопливо сказал он, - нечего страшиться за будущее. Ее брат служит управляющим крупных красильных фабрик под Москвой; он хорошо зарабатывает и скоро составит состояние. А на ее имя в Иксинове сделана дарственная на несколько тысяч рублей.

- Кем?

- Каким-то майором.

- Майором? - повторил Сольский. - Чего ради?

Пан Згерский поднял брови, опустил глаза и пожал плечами.

Сольский испытал такое чувство, точно кто-то повернул ему голову, и все представилось теперь в новой перспективе. У него даже шея заболела.

- Откуда вам это известно? - спросил он у Згерского.

- А в Варшаве гостила заседательша из Иксинова с дочерью и будущим зятем.

- Ах, вот как! - прошептал Сольский.

- Я познакомился с этими дамами у Корковичей и узнал от них кое-какие подробности.

- Любопытно! - сказал Сольский. - Но в чем ее могли упрекнуть?

- Так, пустяки! Обе дамы, да и пани Коркович, не могут простить панне Бжеской ее невинного кокетства...

- Кокетства?

- О, все женщины - кокетки! - усмехнулся Згерский. - Во всяком случае, именно по этой причине панне Бжеской пришлось оставить дом Корковичей.

- Да ведь мы сами силком увезли ее оттуда, - заметил Сольский.

- Так-то оно так, но... Кажется, по той же причине панна Бжеская уехала из Иксинова.

- Так вот какая она опасная особа! - засмеялся Сольский.

- Ребячество, конечно, одним словом, провинция, - сказал Згерский. Ну, а все-таки какой-то иксиновский почтовый чиновник застрелился. У него еще такая странная была фамилия: Цинадровский.

- Цинадровский? Цинадровский? - повторил Сольский, уже не пытаясь скрыть свое волнение. Опершись на подлокотники кресла, он прикрыл руками глаза и прошептал: - Цинадровский? Так, так!

Он вспомнил, как растерялась Мадзя, когда доложили о приходе Ментлевича. Вспомнил их разговор, в котором гость из Иксинова упомянул и о майоре, и о смерти какого-то Цинадровского, что очень смутило Мадзю.