Болеслав Прус - Эмансипированные женщины

Я грешников видал многострадальных

И бесконечность муки бесполезной...

И там утратил я - у врат предвечных

И память счастья, и богов беспечных.{347}

Свечи в люстрах догорали, кое-где уже гасли. В зале было так тихо, точно зрители отказались даже от права дышать.

Оставил я за страшными вратами

Любовь мою, следы моих борений,

И шел я с болью, мучимый слезами.

Ведя с собою тень по царству теней,

Я вел ее, не смея обернуться,

Боясь, что жизни наши оборвутся.

Вдруг зарыдал мужской голос, и Ментлевич увидел, что Цинадровский бросился бежать из зала. Кое-кто отвернулся, у дам забелели в руках платочки, но никто не нарушил тишины.

Длиннокудрый декламатор продолжал читать стихи, и каждое его слово все мучительней пронзало сердце Ментлевича.

Не ждите песен, ибо непреложно

Меж мной и вами вознеслися стены,

Ведь на обломках прошлого неможно

Земли цветущей славить перемены,

И, перед вашим богом пав без сил,

Исторгнуть то, чем прежде дорожил.

Говоря "вашим", Сатаниелло показал на первый ряд кресел, точнее на ясновельможного пана Белинского или ясновельможного пана Чернявского, во всяком случае, на кого-то из шляхты. По тому, как закашлял пан Абецедовский-старший, горожане догадались, что партия шляхты почувствовала отравленный заряд, пущенный в ее грудь.

Все ваше - вожделения и цели,

И чад и опьяненье вашей лести.

И ваших душ бесстыдное веселье,

Претит уму, противно чувству чести.

Я презираю ваше божество

И ложное роскошество его.

Артист охрип, поклонился и выбежал в дверь, ведущую на кухню. Тишина... Но вот ясновельможный пан Чернявский крикнул: "Браво!" - ясновельможный пан Белинский хлопнул в толстые ладоши, а за ними вся шляхетская партия и вся городская молодежь: провизоры, секретари, помощники и прочий чиновный люд все начали кричать браво и хлопать в ладоши.

Сатаниелло снова вышел на эстраду, поклонился и показал на горло. Молодежь обоих лагерей ждала сигнала, и ясновельможный пан Белинский расставил уже было руки, чтобы снова захлопать в ладоши, когда вдруг раздался чей-то голос:

- Стеарин капает!

Никто не стал хлопать, все повскакали с мест. Но тут послышался другой негодующий голос:

- За что вы ему кричите "браво"? За то, что он обругал нас? За то, что показал на нас пальцем?

Это вознегодовал аптекарь, а уж его, одобрительно покашливая, поддержал кое-кто из важных иксиновских птиц.

- Что он там болтает? - шепотом спросил ясновельможный пан Чернявский у ясновельможного пана Белинского.

- Дело говорит! - ответил ясновельможный пан Белинский ясновельможному пану Чернявскому.

- А тут еще стеарин на голову капает, - прибавил достопочтенный и достославный пан Абецедовский-старший.

После этого обмена мнений вся шляхетская партия с дамами и молодыми людьми двинулась к выходу. Замешкался только на минуту пан Цедович-младший, у которого никак не закрывался огромный бинокль. Но и он ринулся вслед за остальными.

Пан Круковский с сестрой и доктор Бжеский с Мадзей тоже вышли. Но аптекарь с супругой и многочисленные их друзья остались.

- Что это такое? - кипятился аптекарь, отодвигаясь подальше от люстр, с которых капал стеарин. - Разве вы, милостивые государи, не слышали, как этот актеришка выговаривал: вас, ваших, вам? Разве вы не заметили, как он показывал на нас пальцами? "Ваше бесстыдное, - говорил этот бродяга, веселье!" Если человек раз в день поест мяса, так это уже бесстыдство? А когда он сказал: "ваше лживое божество", то разве не посмотрел на мою жену?

- Он на меня посмотрел, - вмешалась супруга пана нотариуса.

- А разве не задел он почтенного доктора Бжозовского? - продолжал аптекарь. - Я не помню слов, но они были оскорбительны. Прибавьте к этому, что он показывал пальцем на личности...

- Ну, что он мог этим сказать? - робко вмешался заседатель.

Пан аптекарь понизил голос:

- Как, вы все еще не понимаете? Панна Бжеская устроила ему концерт, вот он, в благодарность, и опозорил доктора Бжозовского.

Заседатель хотел что-то сказать, но жена взяла его за руку.

- Не спорь, - сказала она. - Пан аптекарь прав.

Заседатель заметил, что и супруга и дочка ужасно возмущены, поэтому, даже не пытаясь узнать, чем вызван этот порыв негодования, понурил голову и вышел, делая вид, что разглядывает свои белые перчатки, которые решительно были ему велики.

Ментлевич удивился и даже встревожился, услышав в коридоре разговор в другой кучке иксиновцев.