Болеслав Прус - Эмансипированные женщины

- Ну, зачем ему брать в аренду имение или хлопотать о какой-то службе, если он человек состоятельный? Я в могилу деньги не унесу, оставлю ему столько, что он сможет и жену кормить и детей воспитывать.

- Сестрица, не дать ли вам сахарку? - прервал ее пан Круковский с таким видом, точно его душил воротник.

- Да пошлите вы его, сударыня, в Варшаву. Пусть парень оглядится, встряхнется, - говорил майор, пуская из своей огромной трубки такие клубы дыма, что все общество окуталось ими.

- Очень вам благодарна за совет, - ответила экс-паралитичка, разгоняя вышитым платочком клубы дыма. - Я помню его последнюю поездку в Варшаву.

- Сестрица, не хотите ли булочку с маслом? - прервал ее пан Людвик, на лице которого изобразилось беспокойство.

- Спасибо, Люцусь, - ответила сестра. - Это было в тысяча восемьсот шестьдесят шестом году. Ему непременно захотелось съездить в Варшаву, ну я и дала ему две тысячи злотых. В два дня его обыграли в карты, он хотел потом отыграться, и мне пришлось доплатить еще шесть тысяч злотых!

- Сестрица!..

- Не прерывай меня, потому что этот случай свидетельствует о твоем благородстве. И вот когда мальчишка после этой авантюры вернулся в деревню, он повалился мне в ноги...

- Но, сестрица!.. - простонал сорокапятилетний мальчишка.

- Расплакался, как ребенок, поклялся, что больше никогда не уедет из дома, и... сдержал свое слово, пан майор!

- Не даете ему денег, вот он и сидит, - отрубил майор.

- А зачем ему деньги? - удивилась старая дама. - Чего ему не хватает?

Пан Круковский побагровел, а пан Ментлевич был, видно, очень доволен.

- Вечная история с мужчинами, когда они попадают в рабство к бабам! взорвался майор. - Держится парень годами за юбку, ну и теряет всякую энергию. Да вы лучше дайте ему немного, но от души дайте, и пусть он научится не на ваше состояние рассчитывать, а на самого себя.

- Ну конечно, чтобы он погиб среди вас! - воскликнула дама.

- Среди людей никто не погибает... Напротив, люди помогут ему освободиться от вашей юбки, к которой вы его пришили, - кричал майор.

Казалось, пан Людвик сейчас умрет, да и все общество пришло в такое замешательство, что доктор, желая переменить тему разговора, сказал:

- У пана Ментлевича не было состояния, однако же он собственными трудами пробивается в люди...

- И с помощью добрых людей, - подхватил Ментлевич, целуя доктора в плечо. - Да, люди сделали меня тем, чем я стал! Почтенный доктор всегда говорил мне: возьмись за работу, а то от переписки бумаг в управе ты совсем поглупеешь!

- Немного уж ума у тебя осталось, - пробормотал майор, со злостью прочищая проволокой трубку.

- У вас, сударь, были способности к торговле, так что вы могли бросить службу, - вмешался заседатель.

- Что говорить, способности у меня есть, - подхватил пан Ментлевич. Но пробудили во мне эти способности счастливый случай и добрые люди. Помню, - продолжал он среди общего молчания, - сижу я как-то в управе за журналом, и вдруг входит пан Белинский и говорит податному инспектору: "Так вы меня, сударь, прижали, что я бы за четыре сотни продал своих буланых, только бы нашелся покупатель". Слушаю я да на ус себе мотаю. На другой день является пан Чернявский и говорит помощнику: "Я бы шесть сотенных отдал за буланых Белинского, так они мне понравились..." Я и это на ус себе мотаю... Вышел пан Чернявский, а я догнал его и говорю: "Дадите, сударь, пятьсот пятьдесят за буланых?" - "Дам, говорит". - "На стол?" - "На стол". - "Слово?" "Слово". Лечу я тут к Эйзенману, сулю ему двадцать рублей процента за один день, беру у него деньги и еду к пану Белинскому. "Отдадите, говорю, сударь, буланых за четыреста пятьдесят?" - "Ты, говорит, христианская душа, ну а все-таки не обманываешь? Знаю я вас, уездных крыс!" Показал я ему деньги, пан Белинский взял их, отдал мне лошадей и прибавил пятнадцать рублей за труды. Отвалил я тут рублик вознице и айда к пану Чернявскому. Ну, купил шляхтич буланых, только сбавил десятку, дал мне пятьсот сорок рублей, дело, говорит, гешефтом пахнет. Summa summarum:* пан Белинский заработал тридцать пять рублей, пан Чернявский шестьдесят, Эйзенман двадцать, а я - восемьдесят пять рублей за один день! Потом дулись на меня все: и еврей, и шляхтичи, но мне было уже за что ухватиться, открыл я дело, и ходят теперь ко мне и евреи и шляхтичи: всяк знает, что я дам заработать, хоть и себя не обижу.

______________

* Конечный итог (лат.).

- Жаль, что не жил ты в мое время, - сказал майор, - я бы тебя сделал каптенармусом в своем батальоне. Но за такую покупку буланых не денег дал бы тебе, а сорок палок.