Болеслав Прус - Эмансипированные женщины

- Дорогая, пойдем вперед! Я боюсь скандала! Этот Цинадровский...

И они вышли за ограду, а пан Круковский проводил их меланхолическим взглядом, - ему надо было вести с доктором сестру.

- Что случилось, Фемця? - спросила Мадзя.

- Ничего, ничего! Давай поговорим о чем-нибудь, - ответила дочка заседателя.

- О, я хочу сказать тебе об одном важном деле, - сказала Мадзя.

- Я тебе тоже, только как-нибудь в другой раз... Ментлевич сделал тебе предложение?

- Мне? - изумилась Мадзя, останавливаясь посреди площади. - А зачем ему делать мне предложение?

- Затем, чтобы жениться на тебе.

- Перекрестись, Фемця! Я не думаю выходить замуж!

- Как, ты не пойдешь даже за Круковского? - спросила панна Евфемия.

- Ни за кого не пойду, - ответила Мадзя так искренне, что панна Евфемия не могла удержаться и расцеловала ее посреди города.

- Так что ты хотела мне сказать? Уж не остался ли у тебя кто-нибудь в Варшаве? - спросила панна Евфемия.

Лицо Мадзи покрылось нежным румянцем.

- Милая Фемця, - ответила она, - даю тебе слово, я ни о ком не думаю, ни о ком на свете! - прибавила она. - Я тебе вот что хочу предложить. Впрочем, сейчас у нас нет времени, приходи лучше к нам после обеда.

В эту минуту в нескольких шагах от них прошел пан Ментлевич с молодым человеком в мундире почтового ведомства. Оба они были взволнованы и разговаривали так громко, что Мадзя услышала несколько слов.

- Так, говорите, нет? - спросил молодой человек.

- Да ей богу же, нет! - ответил Ментлевич.

Панна Евфемия задумалась. Затем она принужденно рассмеялась и торопливо сказала Мадзе:

- Скажи: да или нет?

- О чем это ты? - удивилась Мадзя.

- Да или нет? - настаивала панна Евфемия, нетерпеливо топая маленькой ножкой.

- Ну, что ж, тогда, нет, - ответила Мадзя.

- Я тоже так думаю, - сказала панна Евфемия. - Подлецы эти мужчины! За исключением тех, кто занимает незначительное положение, - прибавила она с легким ударением. - Ну, будь здорова!

Мадзя была вне себя от удивления. Однако она была так увлечена проектом открытия начальной школы, что забыла не только о странном поведении панны Евфемии, но даже о самом ее существовании.

Около трех часов дня два господина увидели друг друга на противоположных концах той улицы, где стоял дом доктора: Круковский в темно-синем и Ментлевич в светлом костюме. Пан Круковский держал в руках маленький предмет, закрытый бумагой, пан Ментлевич нес под мышкой большой предмет, завернутый в бумагу.

Оба были на одинаковом расстоянии от садовой калитки доктора, и оба одновременно замерли на месте.

Пан Круковский подумал:

"Лучше подождать, пока войдет этот мужлан, чтобы у калитки не надо было уступать ему дорогу".

А пан Ментлевич сказал про себя:

"Чего он там стоит, этот голенастый дупель? Вижу, что-то тащит, верно, панне Магдалене. Пусть первый поднесет свой подарок, посмотрим тогда, кто из нас лучше".

Он стал читать вывеску булочной, потом рассматривать медный таз цирюльника и, наконец, повернулся и исчез за углом немощеной улицы.

"Боится меня... что ж, это хорошо", - решил пан Круковский и с видом победителя вошел в калитку.

Бжеские уже отобедали. Докторша отдыхала в гостиной в кресле, доктор в саду курил дешевую сигару, майор играл с заседателем в беседке в шахматы, а Мадзя прохаживалась по всем комнатам, с нетерпением ожидая Фемцю. Когда она выглянула через отворенную в сад дверь, перед нею вдруг вырос Круковский и с поклоном, исполненным грации, протянул ей маленький букетик роз. Несколько роз было белых, две чайные, одна желтая и одна красная.

- Сестра моя, - сказал он, галантно изгибаясь и расшаркиваясь, - просит вас, сударыня, принять эти цветы.

Смуглое лицо Мадзи покрылось румянцем. Девушку так обрадовал букетик и так смутило смирение подносителя, что она чуть не забыла прошептать:

- Спасибо!

А в душе сказала:

"Как он робок, как деликатен!"

И в сердце ее проснулось нежное чувство к пану Круковскому. Докторша принесла стакан воды и помогла Мадзе поставить букетик на видном месте в гостиной. Когда она вышла и пан Круковский остался с Мадзей наедине, он сказал, нежно заглядывая ей в глаза:

- Как вы сегодня были печальны в костеле!

- Я? - воскликнула она, снова краснея. - Вы меня видели?

- Да, имел счастье видеть, даже гораздо больше: мне казалось, что я разделяю вашу печаль.

- Ах, что вы, я была довольно весела, - оправдывалась Мадзя, опасаясь, как бы пан Круковский не догадался, что ее беспокоит положение семьи.