Болеслав Прус - Форпост

Он вырвался из ее рук и заткнул уши.

- Продашь? Продашь? - спрашивала она, наклоняясь к самому его лицу.

Слимак тряхнул головой и развел руками.

- Будь что будет, - ответил он, - не продам.

- Хоть будешь подыхать на соломе?

- Хоть буду подыхать.

- Так помогай тебе бог!..

- Так помогай мне бог и безвинные муки его...

Слимакова пошатнулась. Муж подхватил ее, обнял и почти дотащил до конюшни, где спали оба батрака Хаммера.

Слимак усадил жену на порог, а сам застучал кулаками в двери.

- Кто там? - спросил сонный голос.

- Отоприте!.. Вставайте!.. - ответил мужик.

Один из батраков отпер дверь.

- Это вы, Слимак? - с удивлением спросил он, кутаясь в тулуп.

- Ступайте к себе в колонию, мне тут надо уложить мою бабу.

Батрак почесал всклокоченную голову.

- Смеетесь вы, что ли?.. Да ведь земля эта уже не ваша...

- А чья же?.. - в бешенстве заревел мужик и, схватив его за шиворот, вышвырнул во двор. - Вон пошли!.. - прибавил он, пропуская второго батрака, который с сапогами в руках сам поспешил уйти.

Возмущенные тем, что их выгнали, немцы, ворча, стали одеваться. Слимак взял жену на руки и уложил на еще не простывшую постель. Женщина тяжело дышала.

- Ну, теперь будете судиться! - сказал старший батрак. - Так нельзя обманывать людей. Старик вам поверил на слово и вызвал Кнапа, жене вашей обеспечил уход, вы договорились о продаже, а сами среди ночи удираете. Честный же вы купец!..

- Это его Геде подбил, - вмешался второй батрак.

- Нет, Геде не такой подлец, - возразил старший, - он не нарушит договора. Тут пахнет евреями. Наверное его подговорили Иосель с Гиршгольдом - два негодяя, которые всех нас пустили в трубу.

Слимак в ярости захлопнул двери конюшни. Оба немца закричали:

- Ты еще поплатишься за свое мошенничество!..

- Всей твоей земли не хватит!..

- Увидишь, как тебя надуют евреи!..

- С голоду подохнешь, руку будешь протягивать на паперти!

- Поцелуйте меня в... - огрызнулся Слимак.

Батраки повернулись и ушли в колонию, грозя кулаками и ругаясь попеременно по-польски и по-немецки. Когда их сердитые голоса замолкли, Слимак вышел из конюшни и стал бродить по двору, прислушиваясь, не едет ли кто по дороге.

"Ничего не поделаешь, - думал он, - придется звать какую-нибудь бабку да фельдшера..."

Время от времени он приоткрывал скрипучую дверь и заглядывал в конюшню. Жена уже не хрипела, и ему показалось, что она спит спокойнее.

Так он прошатался до утра. На заре он задал корму коровам, напоил их, а когда совсем рассвело, пошел в конюшню, решив немного поспать.

Его поразило спокойствие жены. И, хотя глаза у него слипались и шумело в голове, он наклонился над ней и, собрав последние силы, стал осматривать. Потом дернул ее за руку, потрогал губы - она не шевелилась. Умерла и даже успела уже окоченеть.

- Ну вот!.. - пробормотал мужик. - Эх... Все пошло к чертям!..

Он затворился в конюшне, сгреб немного соломы в угол и лег. Через несколько минут он крепко уснул.

Было уже за полдень, когда Слимак проснулся от света и крика. Он открыл глаза и увидел перед собой старуху Собесскую.

- Вставайте, Слимак, вставайте!.. Жена-то ваша померла... Как есть померла...

- А что я могу сделать? - ответил мужик.

И, повернувшись животом вниз, еще плотней натянул на голову тулуп.

- Гроб надо купить... В приход пойти, сказать...

- Ну, и пускай говорят, кому надо...

- Кому надо-то? - кричала бабка. - В деревне толкуют, что вас сам бог наказал за Овчажа да за сиротку... Немцы лютуют против вас - страшное дело! Толстый-то этот, мельник из Вульки, поссорился с ними и уехал... Иосель и то не велел мне сюда идти, говорит, что теперь вы платитесь за цыплят, которых прошлый год продавали дорожникам. Совсем он остервенился, я уж хотела варом ему плеснуть в зенки... Да поднимайтесь же, Слимак!.. - говорила бабка, дергая его за тулуп.

- Эй!.. Отвяжись от меня, - отозвался мужик приглушенным голосом, - а то как двину ногой, так вся водка из тебя брызнет...

- Ах ты безбожник! Собачий ты сын!.. Отступник от святой церкви!.. Да ты и вправду совесть потерял; вишь, валяется, когда родная жена ждет христианского погребения... Да опомнись, Слимак!

- Поцелуй меня, знаешь?.. - заревел мужик и взмахнул ногой в воздухе с такой силой, что старуху ветром обдало.

Бабка всплеснула руками и с воплем побежала в деревню...

Слимак толкнул дверь и снова укрылся тулупом. Сердцем его овладело непреодолимое мужицкое упрямство; он был уверен, что погиб безвозвратно. Он не жаловался, ни о чем не жалел, но хотел лишь одного: заснуть и во сне умереть. Враги его прокляли, знакомые отступились, близкие сошли в могилу. У него не осталось никого и ничего; во всем мире не было руки, которая протянулась бы к нему в минуту отчаяния или подала воды, если бы в горячке его томила жажда. Спасти его могло одно лишь милосердие божье, но он уже в него не верил.