Болеслав Прус - Форпост

Но как ни старался батрак, работа затянулась дольше обычного, и Слимак нанял в помощь ему старуху Собесскую. Бабка пришла к шести часам с пузырьком лекарства для раны на ноге и до полудня жала за двоих, горланя осипшим голосом песни, от которых даже Мацеку становилось не по себе. Зато после обеда, когда бабка приняла свое лекарство, сильно отдававшее водкой, ее так разобрало, что серп вывалился у нее из рук.

- Эй, хозяин, - орала она, - раз ты хозяин, так ты и выколачивай деньгу, а ты, батрак, знай себе жни. Ты, хозяин, жене фуляры накупай, а ты, батрак, ползай по полю на четвереньках да своим же носом подпирайся...

Пан деньги загребает.

Слуга пот отирает.

Жни, Мацек!.. Жни, старуха Собесская!.. А я - руки в боки и пошел прохлаждаться с инженерами, баламутить всю деревню да денежки прятать в сундук!.. Вот увидите, он еще заделается у нас паном Слимачинским... Везет прохвосту; видно, черт уродил его от паршивой суки... Живым и усопшим... аминь...

Едва пролепетав последние слова, Собесская повалилась в борозду и очнулась, когда уже садилось солнце. Однако заплатили ей за целый день жатвы, опасаясь острого языка болящей; Слимак хотел было вычесть у нее за то время, что она проспала, но старуха сказала, целуя ему руку:

- Чего уж там спорить, пан хозяин?.. Продадите одним цыпленочком больше, и сами не останетесь в накладе, и меня не обидите...

"Таким-то всегда легче живется, кто за словом в карман не лезет", подумал Овчаж.

А в воскресенье, когда семейство Слимака всем домом собиралось в костел, он уселся на завалинку, горестно вздыхая.

- Ты что, Мацек, не пойдешь в костел? - спросил Слимак, заметив, что батрак пригорюнился.

- Куда уж мне в костел! - вздохнул Овчаж. - Только вас срамить...

- Чего ж тебе не хватает?

- Хватать-то хватает, да вот обувка у меня такая, что чуть шаг шагнешь, нога вперед уходит, а сапог, будь ему неладно, на дороге остается.

- Сам виноват, - сказал Слимак. - Чего молчишь, раз тебе следует жалованье? Сейчас тебе отдам шесть рублей.

Через минуту он вынес из хаты деньги, и Овчаж поклонился ему в ноги.

- Купи себе сапоги, - сказал Слимак, - да смотри в корчму не заходи: сердце у тебя мягкое, пожалуй, все и пропьешь.

Наконец все отправились в костел: впереди Слимак с женой, затем Магда с мальчиками, а поодаль, позади всех - Овчаж. Он шел и мечтал, как выстроят дорогу из железа и как Слимак станет шляхтичем, а он, Овчаж, будет у него служить на своих харчах и женится...

Тут он стал торопливо креститься, чтобы отогнать нечистого, который, видно, перебежал ему дорогу и, искушая его, нашептывал бог весть какие глупости. Ну, куда такому убогому, как он, думать о жене! Зоська и та за него не пойдет, хоть у нее двухлетний ребенок, да и в голове неладно.

Это воскресенье осталось памятным для обоих Слимаков. Жена купила себе фуляру в ларьке, раздала нищим по четыре гроша милостыни, а в костеле расселась на скамье перед самым алтарем, и Гжибина с Лукасяковой сразу уступили ей место. С Слимаком то и дело кто-нибудь заговаривал. Арендатор пожурил его за то, что он чересчур дешево продает и сбивает цену евреям, органист напомнил, что не худо бы заказать панихиду по усопшим, сам стражник поздоровался с ним, и даже викарий вступил с ним в разговор, убеждая разводить пчел.

- Теперь, сын мой, - говорил викарий, - когда у тебя имеются свободные деньги и время, ты мог бы наведаться ко мне в приходский дом и посмотреть, как выхаживают пчел. Потом купишь несколько ульев, и будет у тебя мед для себя или на продажу и воск для костела. Ибо и при большом достатке, сын мой, не мешает помнить о боге и разводить пчел.

Не успел от Слимака отойти викарий, как подошел к нему Гжиб. У старика горели глаза, и заговорил он с недоброй усмешкой:

- Что, Слимак, придется вам нынче угощать всю деревню при такой-то удаче в делах?

- Вы меня не угощали, когда свои дела делали, так и мне ни к чему вас угощать, - резко ответил Слимак.

- Где уж мне, ведь я и на коровах столько не зарабатывал, сколько вы на курах.

- Зато вы на людях куда больше зарабатываете.

- Правильно сказано, - поддержал Слимака Вишневский и принялся его обхаживать, прося одолжить сто злотых до нового года.

Получив отказ, он втерся в толпу мужиков, собравшихся у костела, и стал бранить Слимака, обвиняя его в гордости:

- Гляди, до чего заважничал; этак он скоро и говорить не захочет с мужиками...

- В имение звали его жать, не пошел, - вставил словечко приказчик.

- А баба его так и развалилась на первой скамье перед алтарем, прибавил Войтасюк.