Болеслав Прус - Кукла

- Один процентик с суммы свыше семидесяти тысяч и двадцатку на издержки, - говорит служка, низко кланяясь.

- Возьмешь десятку? - спрашивает Ленцкий, багровея от гнева.

- Я и рубликом не побрезгую...

Ленцкий достает роскошный бумажник, вынимает из него целую пачку хрустящих десятирублевок и одну из них отдает служке, который кланяется до земли.

- Вот увидите, ваше сиятельство... - шепчет он.

Рядом с паном Игнацием стоят два еврея: один - высокий, смуглый, с иссиня-черной бородой, другой - лысый, с бакенбардами такой необычайной длины, что они лежат на лацканах его сюртука. Джентльмен с бакенбардами при виде десятирублевок Ленцкого усмехается и вполголоса говорит красавцу брюнету:

- Вы видите эти деньги и этого барина? А слышите, как шуршат десяточки? Это они от радости, что меня увидели. Понимаете, пан Цинадер?

- Что, Ленцкий ваш клиент? - спрашивает красавец брюнет.

- Ну, а почему бы нет?

- А что он имеет?

- Он имеет... он имеет сестру в Кракове, которая, вы понимаете, отписала его дочке...

- А если она ничего ей не отписала?

Джентльмен с бакенбардами на мгновение оторопел.

- Только, пожалуйста, не болтайте таких глупостей! Почему бы сестре из Кракова не отписать им, если она больная?

- Я ничего не знаю, - отвечает красавец брюнет. (Пан Игнаций в душе признает, что еще никогда не видел такого красавца.)

- Но у него дочка, пан Цинадер... - беспокойно продолжает обладатель пышных бакенбард. - Вы знаете его дочку, панну Изабеллу?.. Я сам бы дал ей, не торгуясь, рублей... ну, сто...

- Я бы дал полтораста, - говорит красавец брюнет. - Но все-таки Ленцкий - дело ненадежное...

- Ненадежное? А Вокульский - это что?

- Пан Вокульский... ну, это крупное дело. Только она глупая, и Ленцкий глупый, и все они глупые. И они таки доведут Вокульского до погибели, а им он все равно не поможет...

У пана Игнация в глазах потемнело.

- Иисусе! Мария! - шепчет он. - Значит, даже на торгах уже болтают о Вокульском и о ней... Да еще пророчат, что она погубит его... Господи Иисусе!..

Возле стола, за которым сидят судебные приставы, поднимается суматоха; зрители, толкаясь, пробираются поближе; старик Шлангбаум тоже протискивается к столу, успев по дороге кивнуть изнуренному еврею и незаметно подмигнуть представительному господину, с которым недавно беседовал в кондитерской.

В это время вбегает адвокат Кшешовской; не глядя на нее, он занимает место возле стола и бормочет приставам:

- Скорее, господа, скорее! Ей-богу, некогда...

Вслед за адвокатом в зал входит новая группа: жена и муж, последний, видимо, мясник по профессии, старая дама с подростком-внуком и два господина - один седой, но еще крепкий, другой кудрявый, чахоточного вида. У обоих смиренные физиономии и поношенная одежда, однако при их появлении евреи начинают перешептываться и указывать на них пальцами с почтительным восхищением.

Они останавливаются так близко около пана Игнация, что волей-неволей ему приходится выслушивать наставления, которые дает седой господин курчавому:

- Понимаешь ли, Ксаверий: делай, как я. Я не тороплюсь, видит бог! Вот уже три года, понимаешь ли, как я собираюсь приобрести небольшой домик, тысяч этак за сто иль за двести - на старость. Но я не тороплюсь. Прочитаю, понимаешь ли, в газетах, какие там домишки идут с молотка, не спеша посмотрю, прикину в уме, понимаешь ли, цену и прихожу сюда послушать сколько люди дают. И как раз теперь, когда я приобрел опыт и решил, понимаешь ли, что-нибудь купить, цены неслыханно подскочили, черт бы их побрал, и все заново прикидывай!.. Но уж если мы вдвоем возьмемся, понимаешь ли, ходить да прислушиваться, тогда наверняка обстряпаем это дельце.

- Ша! - закричали возле стола.

В зале стало тихо. Пан Игнаций слушает описание каменного дома, помещающегося там-то и там-то, четырехэтажного, с тремя флигелями, садом, участком и т.д. Во время оглашения этого важного документа пан Ленцкий то багровеет, то бледнеет, а Кшешовская поминутно подносит к лицу хрустальный флакончик в золотой оправе.

- Я знаю этот дом! - вдруг выкрикивает субъект в синих очках, с елейной физиономией. - Я знаю этот дом! За глаза можно дать сто двадцать тысяч рублей...

- Что вы там голову морочите! - отзывается сидящий рядом с баронессой Кшешовской мужчина с физиономией прохвоста. - Разве это дом? Развалина! Мертвецкая!

Пан Ленцкий багровеет до синевы. Он кивком подзывает служку и шепотом спрашивает:

- Кто этот подлец?

- Вот этот? Отпетый мерзавец... Не обращайте, ваше сиятельство, внимания... - И опять во всю глотку: - Честное слово, за этот дом можно смело дать сто тридцать тысяч...