Болеслав Прус - Кукла

Тем не менее на следующий день он опять поехал к Вокульскому, но не застал его дома и отправился в магазин, велев извозчику дожидаться у входа.

Пан Игнаций встретил его широким жестом, словно предоставляя в его распоряжение все, что есть в магазине. Однако внутреннее чутье подсказало старому приказчику, что этот посетитель купит не больше, чем на пятерку, да еще, чего доброго, прикажет записать покупку в кредит.

- Где пан Вокульский? - спросил Марушевич, не снимая шляпы.

- Сию минуту приедет, - ответил пан Игнаций, низко кланяясь.

- Сию минуту, то есть?..

- Самое позднее - через четверть часа.

- Я подожду. Велите вынести извозчику рубль, - сказал молодой человек, небрежно развалясь на стуле.

Однако ноги у него похолодели при мысли, что старый приказчик может не исполнить его поручения. Жецкий послал извозчику рубль, но кланяться перестал.

Через несколько минут вошел Вокульский.

При виде ненавистной фигуры купчишки Марушевича охватили столь противоречивые чуства, что он не только не знал, что говорить, но даже потерял способность думать. Он лишь запомнил, что Вокульский прошел вместе с ним в кабинет за магазином, где стоял несгораемый шкаф, и что чувства, испытываемые им при виде Вокульского, он назвал про себя пренебрежением с примесью брезгливости. А еще ему вспомнилось, как эти свои ощущения он старался прикрыть изысканной вежливостью, которая даже ему самому показалась похожей на угодливость.

- Что вам угодно? - спросил Вокульский, когда оба они уже сидели, причем Марушевич так и не уловил, когда именно он занял вышеуказанное положение в пространстве. Все же он заговорил, поминутно запинаясь:

- Я хотел, сударь, дать вам доказательство своей благожелательности. Баронесса Кшешовская, как вам известно, намеревается приобрести дом Ленцких... Так вот... супруг ее, барон, наложил вето на определенную часть ее средств, без которых покупка состояться не может... Так вот... сегодня... барон временно оказался в стесненном положении... Ему не хватает... не хватает тысячи рублей... он хотел бы одолжить деньги, без чего... без чего, как вы понимаете, он не сможет достаточно энергично воспротивиться воле жены...

Марушевич вытер пот со лба, заметив, что Вокульский снова испытующе смотрит на него.

- Так это барону нужны деньги?

- Вот именно, - поспешно отвечал молодой человек.

- Тысячи я не дам, а рублей триста... четыреста... И под расписку барона.

- Четыреста... - машинально повторил молодой человек и вдруг точно спохватился. - Через час я привезу вам расписку барона... Вы еще будете здесь?

- Буду...

Марушевич ушел и через час действительно вернулся с распиской, на которой стояла подпись барона Кшешовского. Вокульский прочел документ, спрятал его в кассу и дал Марушевичу четыреста рублей.

- Барон постарается в кратчайший... - бормотал Марушевич.

- Не к спеху, - ответил Вокульский. - Кажется, барон нездоров?

- Да, немножко... завтра или послезавтра он уже уезжает... Он вернет в кратчайший...

Вокульский простился с ним холодно.

Молодой человек быстро вышел из магазина, даже позабыв вернуть Жецкому рубль, занятый на извозчика. Однако, очутившись на улице и переведя дух, он снова обрел дар мысли:

"Ах, подлый торгаш... Хватило же наглости дать мне четыреста рублей вместо тысячи!.. Боже, как сурово ты караешь меня за мое легкомыслие! Только бы мне отыграться - честное слово, я швырну ему в лицо эти четыреста рублей и те двести... Боже, как низко я пал..."

Ему вспомнились кельнеры различных ресторанов, бильярдные маркеры и швейцары гостиниц, у которых он также с помощью разнообразных приемов, вытягивал деньги, но никто из них не казался ему таким отвратительным и достойным презрения, как Вокульский.

"Честное слово, - думал он, - я по собственной воле полез в его мерзкие лапы... Боже, как ты караешь меня за мое легкомыслие!"

Однако Вокульский после ухода Марушевича был очень доволен.

"Кажется мне, - думал он, - это прохвост большой руки и к тому же ловкач. Просил у меня службу, а нашел другую: следит за мною и доносит кому требуется. Он мог бы мне наделать больших хлопот, если б не эти четыреста рублей, на которые, я уверен, он выдал мне подложную расписку. Кшешовский, какой бы он ни был самодур и бездельник, все же честный человек... (А разве бездельник может быть честным?) Во всяком случае, он не стал бы занимать у меня деньги во имя дел или капризов своей жены".

Ему стало очень гадко; он опустил голову на руки и продолжал размышлять: