Болеслав Прус - Примирение

На двери, как живой укор совести, висели пепельно-серые брюки, перешитые руками Громадзкого. От этого зрелища у Леськевича вырвался вздох, и, подойдя к Лукашевскому, он попытался его разбудить.

- Лукаш! Лукаш!.. - ласково позвал он.

- Ступай вон!.. - пробормотал со сна Лукаш.

"Конечно, - думал Ипохондрик, - он презирает меня... Завтра никто мне не подаст руки, а Громадзкий плюнет мне в глаза... Так заподозрить невинного человека!.. Ох, какой я подлец!.."

Во второй комнате чадила керосиновая лампа. Леськевич выкрутил фитиль, сделал огонек поярче. Квецинский еще не вернулся. На столике лежала рукопись, которую переписал Громадзкий, а сам он спал на желтой деревянной кровати, приобретенной в Поцеёве за восемь злотых.

Леськевич наклонился над спящим, которого, должно быть, мучили какие-то тревожные видения, потому что он сбросил с себя одеяло. У Громадзкого было худое лицо, запекшиеся губы и до ужаса впалый живот, видимо пустой уже много дней.

При виде старого одеяла, рваной рубахи, и прежде всего при виде такого пустого, изморенного голодом живота, у Леськевича сжалось сердце. Сам не зная, что он делает и что говорит, он дернул Громадзкого за руку.

- Что? - пробормотал тот сквозь сон.

- Громада, - сказал Леськевич, - ты обедал?

- Когда?.. - спросил спящий, внезапно садясь на кровати.

- Когда!.. Он спрашивает, когда он обедал!.. - повторил Леськевич, которого звали также Ипохондриком.

И так как проснувшийся товарищ с удивлением смотрел на него, Леськевич сказал:

- Ты честный человек, Громада, ты отдал в стирку белье мальчишки.

- Ну и что же?.. - спросил Громадзкий, уже придя в себя. - Ты за этим меня будишь? - добавил он.

- Видишь ли... видишь... - бормотал совершенно смутившийся Леськевич, толком не зная, что он говорит, - видишь ли... того... Может, ты меня осмотрел бы...

И, сказав это, он устыдился собственной глупости.

- Ты болен? - спросил Громадзкий, спуская ноги с кровати.

- Да... болен... нас отравили в ресторане...

- Ну, тогда раздевайся и ложись, - сказал Громадзкий, закутываясь в свое старое одеяло и надевая на босые ноги калоши, такие же неказистые, как и одеяло.

"Какой он порядочный парень! - думал Леськевич. - А я так его обижал..."

В две минуты он разделся и лег на свою кровать. Громадзкий сел подле него и начал осмотр.

- Знаешь, Громада, я был к тебе несправедлив...

- В брюшной полости нет ничего особенного...

- Я думал, что ты скупердяй и эгоист...

- Печень нормальная... селезенка тоже...

- Но сегодня я убедился, что ты благородный человек, Громада...

- На что ты жалуешься? - спросил Громадзкий.

- Так как-то, ох... так... мне вообще нехорошо...

- Субъективные ощущения.

- Но, может быть, это симптом тяжелой болезни?.. - допытывался Леськевич.

- Ну, покажи язык... Ничего особенного... Пульс... Побойся бога, у тебя даже пульс нормальный, чего ты еще хочешь?

Леськевич вдруг поднялся и, схватив Громадзкого за руку, сказал:

- Ты на меня не сердишься за то, что я так подло поступал с тобой?

- Отстань!.. Что ты мне сделал?

- Я говорил, что ты эгоист и скопидом.

- Ба, если бы хоть мне было что копить... - прошептал Громадзкий.

- У тебя будет!.. - воскликнул Леськевич. - Завтра я дам тебе один урок и постараюсь достать другой... Будешь получать двадцать пять рублей!..

- Что с тобой стряслось? - недоумевал Громадзкий.

- Сегодня выяснилось, что я несправедливый олух... а тебе, несчастному бедняку, нечего есть!.. Ты не сердишься на меня? - говорил очень взволнованный Леськевич.

В этот момент с шумом отворилась дверь кухни и вошел Квецинский.

- Вы сошли с ума! - крикнул он, увидев Леськевича в обнимку с Громадзким, раздетых почти догола, ибо Громадзкий уронил свое одеяло, а Леськевич, которого только что выстукивали, тоже был в весьма легкомысленном туалете.

- Мы помирились с Громадой, - сказал Леськевич.

- Да я ведь даже не сердился на тебя, - заметил Громадзкий.

- Если так, значит ты должен занять у меня три рубля, - заключил Леськевич. - Ни на что не похоже, чтобы человек не обедал.

- Я натренировался, - прошептал Громадзкий.

- Чтоб вас черти взяли, негодяи!.. - крикнул из первой комнаты Лукаш.

- Не мешай, они мирятся, - сказал Квецинский.

- Так пусть бы они мирились во дворе, а не здесь, где люди спят. А ты откуда вернулся? - спросил Лукашевский у Квецинского.

- От Теклюни.

- Значит, у Валерки ты не был?

- Разумеется, - тихо сказал Квецинский.

ПРИМЕЧАНИЯ

ПРИМИРЕНИЕ

Рассказ впервые опубликован в 1883 году. Известный польский писатель С.Жеромский писал об этом рассказе: "Это брильянт мировой новеллистики. Прус владеет шуткой, как скульптор глиной, как художник красками!!!"