Назар Гельдыев - Мелодия Секизяба (сборник)

Но опасность ещё не миновала. Аэродром был совсем рядом и с него то и дело взмывали в тёмное небо осветительные ракеты. Только глухой бездонный лес мог нас надёжно укрыть, и мы двинулись в его спасительную глубину, держа оружие наготове. Лес казался нам неживым и мёртвым, но мы-то знали, что это не так; самое глупое было напороться на своих и погибнуть по собственной глупости. Так оно чуть и не случилось.

— Стой! Кто идёт? — раздалось среди тишины.

Мы прижались за деревьями, готовые в любую секунду нажать на спусковой крючок. Голос, окликнувший нас, был русским, родным, без акцента. Надо было рискнуть: сделав знак Наде, чтобы она прикрыла меня, я рывком перебежал к толстому дереву и укрылся за ним.

— Кто вы?

— Русские.

— Саша! — вдруг крикнула Надя и выскочила из убежища.

Я мгновенно навёл автомат, готовый в любую секунду открыть огонь, но вместо этого раздался удивлённый голос.

— Надя! Надюшка!

— Нуры! Иди сюда, это же Саша, — крикнула мне Надя. — Это Саша, не бойся.

Я и не боялся. Как хорошо, что уже в самом начале мы наткнулись на своих. Кто бы он ни был, этот Саша, нас становилось больше.

Я подошёл.

— Знакомьтесь, — сказала Надя. — Саша. А это мой боевой командир, Нуры Караев.

— Александр Редько, — представился почти неразличимый В темноте парень и крепко пожал мне руку. За плечами у него торчал ствол немецкого автомата.

— Вы наверняка подружитесь, — сказала Надя. — Только ты, Нуры, не зови его Сашей, у нас в селе каждый второй Саша, поэтому все зовут его Федькой. Саша, ты разрешаешь.

— Конечно. Пусть зовёт как все.

— А другие как, Саша? Лёша как?

Саша Редько замолчал, потом сказал:

— С Лёшей плохо, Надя.

— Убит?!

— Ещё хуже. Ранен. Пуля попала в позвоночник. У него отнялись ноги, а медикаментов у нас нет. Он мучается, ничего не ест. Переносит всё. Но положение очень тяжёлое, Надя.

— Как с продовольствием, Саша?

— Перебиваемся. Вчера пришлось отловить раненого коня — всё равно волки загрызли бы. Теперь есть мясо.

— А сейчас ты куда?

— Нам стало известно, что немцы подтягивают крупные силы и сосредотачивают их где-то в здешних местах. Где? Сколько их? Какие части? Какие у них задачи? Это всё надо узнать, разведать, передать нашим.

— Но как?

— У нас налажена связь с соседним партизанским отрядом, у них есть передатчик. Недавно мы сообщила им о скоплении артиллерии на опушке этого леса.

— Мы все это видели, — сказала Надя. — Ведь мы с Нуры прятались на сеновале старой конюшни, и все видели: как взлетали в воздух остатки орудий. Сейчас туда же прибыло свежее пополнение, мы видели это своими глазами, правда, Нуры.

— Немцы вынуждены сосредотачивать свои силы, в этих местах, — пояснил Саша. — Ведь после того, как несколько дней назад взорвали мост, немцы до сих пор не могут переправлять эшелоны на тот берег.

— Это Люба взорвала, — прерывающимся от слёз голосом сказала Надя.

— Люба! — В этом было всё, что хотел сказать Саша. Я понял, что их связывало что-то большее, чем простое пребывание в одном отряде.

— А что с ней? — спросил Саша. — Где она?

Надя молчала, не в силах ничего сказать.

— Люба погибла, пожертвовала собой, — ответил я.

Саша отвернулся от нас. Он не плакал, нет, на войне мужчины не плачут. Он знал, что такое смерть, он видел её не раз, и сам не раз был на волоске от неё. На войне никто не знает, где ждёт его вражеская пуля, осколок, мина, снаряд, вот почему к смерти и мысли о ней привыкают и не думают о том, что следующая очередь может быть твоя. Думают о другом о том, что ты должен уничтожить врага, И чем больше — тем лучше. Одного — за самого себя, двоих — за себя и за друга, которого похоронил вчера.

Наконец Саша повернулся к нам:

— Вас двое? С оружием?

— У меня пистолет, у Нуры автомат, — ответила Надя. — А кто из наших с тобой?

Увы, наших было немного. Саша перечислил их: Коля Шевчук, Валя Шульженко, он, Саша Редько, и Лёша Бежко, причём Лёша парализован. Состояние его очень и очень тяжёлое. Его надо немедленно доставить в госпиталь, но как? Его невозможно сдвинуть с места. С ним всё время находится Валя Шульженко, радистка. Боеприпасов нет, медикаментов тоже и с едой неважно.

Саша бесшумно заскользил среди ветвей, а мы с Надей, стараясь не отставать, устремились за ним. Мы перешли поляну, снова пошли лесом, вышли на опушку и некоторое время шли по краю леса, пока не дошли до склона оврага. По дну оврага текла вода, то там, то здесь росли группами сосны. Дойдя до одной такой группы, Саша внезапно исчез. Минуту спустя он вынырнул откуда-то и махнул нам рукой. Надя впереди, я сзади стали карабкаться вверх, где под корнями начинался лаз в пещеру, которая была совершенно незаметна и недоступна снаружи. Вход в пещеру был завешен двумя одеялами, затем шёл коридор, расширявшийся с каждым шагом, и, наконец, мы вошли в саму пещеру, которая показалась мне огромной. Освещалась она двумя плошками, в которых плавали фитили. Мне это напомнило хорошо знакомые мне пещеры, которые нередки в отрогах Копетдага. Одна из плошек освещала лежавшего на нескольких тюфяках из соломы молодого парня лет восемнадцати с жёлтым лицом, заострившимся носом и глубоко ввалившимися чёрными глазами, горевшими лихорадочным блеском. Он был очень худ, усы и борода закрывали ему рот и подбородок, и вообще он походил на покойника, если бы не глаза: они были полны боли и надежды. В ногах у него сидела невысокая девушка, которую я принял сначала за мальчика.