Назар Гельдыев - Мелодия Секизяба (сборник)

Она спала.

Мы провели в сарае ещё несколько дней. Надя исчезала по вечерам и отсыпалась днём, она не теряла надежды наткнуться на какую-нибудь партизанскую группу. Ежедневно она делала мне перевязку. Но у меня началось осложнение — почти отнялась правая половина тела. В таком состоянии Надя не могла меня бросить, и мы вдвоём были привязаны к месту нашего обитания. Наконец, я почувствовал себя достаточно окрепшим и сказал об этом Наде — пора было что-то предпринимать, куда-то двигаться. В ту памятную ночь немцы вывели из конюшни всех лошадей, и теперь она стояла открытая всем ветрам. На сеновале было тепло, но опасность состояла в том, что немцы в любую минуту могли занять это более или менее подходящее здание с крепкими ещё стенами под склад, и тогда мы с Надей оказались бы в мышеловке.

Я сказал об этом Наде. Сначала она спорила со мной, говоря, что я ещё слишком слаб для дальних передвижений и более безопасного убежища нам не найти, но потом согласилась, что и здесь, в непосредственной близости к аэродрому, опасность достаточно велика. В конце-концов мы наметили для нового убежища развалины дома с провалившейся крышей совсем рядом с тем местом, где был взорван, дом. Мы пробрались под скат почти до земли провалившейся крыши и заползли как можно дальше. На самом пороге дома лежал полуразложившийся труп немца, видно, смерть застигла его здесь в тот самый день, когда наша авиация совершила налёт на скопление вражеской техники.

— Может оттащить его подальше? — предложила Надя, но я сказал, что безопасней оставить его. Будущее показало, что эта случайность спасла нам жизнь.

Едва мы успели забиться в дальний угол, как у входа раздался захлёбывающийся злобный лай овчарок и громкие голоса немцев. Сквозь щель в нашем убежище я видел, как солдаты, спустив поводки, дали овчаркам волю и те, то повизгивая, кружили вокруг мертвеца, то порываясь вглубь сарая, вновь возвращались к хозяевам. Немцы, зажимая носы, вытащили мёртвого солдата, оглядели его, видно, узнали и отозвали собак.

Так провели мы ещё несколько часов, тесно прижавшись друг к другу, и старались урвать для сна хоть несколько минут. Возня вокруг бывшей конюшни продолжалась всю ночь. Около полувзвода солдат выгребали из конюшни навоз, высыпая его из носилок в яму, расположенную рядом с нашим укрытием.

— Что это они задумали?

Я не знал, но высказал предположение, что немцы могут оборудовать бывшую конюшню или под временный лазарет, либо под казарму для прибывающего пополнения.

— В любом случае, — сказал я, — чем быстрее мы уберёмся отсюда, тем целее будем. Как только немцы уберут помещение, они разберут эту крышу, что над нами, на нары.

— Хорошо, что мы хоть из конюшни успели уйти, — сказала Надя и поёжилась.

— Хорошо. Но ещё лучше, если мы сумеем выскользнуть из этой ловушки.

Однако опасность была гораздо ближе, чем нам казалось. Раздалась команда и от группы немцев, разбиравших стойла конюшни, отделились двое во главе с ефрейтором. Он подвёл солдат к крыше и постучал прикладом по доскам, удовлетворённо говоря «яволь, яволь». Затем отдав ещё какие-то приказания, ефрейтор ушёл, а солдаты, обойдя наше убежище со всех сторон, увидели какую-то наиболее слабую доску и выдрали её из стропил, помогая себе прикладами и ругаясь. Доска была длинная и, видимо, тяжёлая, потому что отойдя на десяток метров, немцы бросили её на землю и закурили. Постояв, они не спеша потащили доску дальше.

Положение было критическим. Если мы не успеем выбраться из своего угла, кто даст гарантию, что уже сейчас сюда не придёт целое отделение с ломами, и мы не будем обнаружены.

— Надо уходить, — сказал я Наде.

— Я поползу первой, ты за мной, — шепнула она, — сразу за этим сараем — глубокая канава. Как только я выйду, ползи за мной. Канава идёт до самого леса. Это метров сорок. Ну, я пошла.

И она бесшумно исчезла. Минутой позже, крепко сжимая автомат, двинулся и я. У выхода из сарая я остановился и бросил быстрый взгляд вокруг. Деревня вокруг аэродрома не спала. В домах, занятых офицерами, горели огни, у крыльца стояли часовые. Проехал мотоциклист в дальнем краю села, мелькнул и исчез парный патруль. Всё это я уже не раз видел с сеновала бывшей конюшни, но то был взгляд сверху, взгляд из безопасного убежища. Теперь это была смерть, и она бродила рядом, громко топая сапогами и переговариваясь на чужом языке.

Канава, как и говорила Надя, была прямо за сараем, она едва ли не доверху была засыпана влажными листьями. Я почти закопался в них и стал медленно ползти прочь от сарая. Время от времени я замирал, лежал так некоторое время совершенно недвижимо, чуть выставив ухо наружу. Затем, убедившись в отсутствии опасности, снова сантиметр за сантиметром оставляя за собою ещё один участок спасительной канавы, не видя даже, а чувствуя, как приближаюсь к спасительной громаде леса. Когда по краям канавы появились густые кусты и первые деревья, я рискнул высунуть голову и огляделся. Совсем неподалёку я заметил тёмный силуэт. Это была Надя, и она ждала меня. Как и я, она вся была в мокрых листьях.