Назар Гельдыев - Мелодия Секизяба (сборник)

Сладкий дым плотными клубами продолжал подниматься к потолку. Капитан Джарвис с нескрываемым изумлением и даже с симпатией смотрел на стоявшую перед ним молодую женщину: он действительно был джентльменом до мозга костей, капитан Джарвис, он был из хорошей семьи и превыше всего ставил кодекс «фэр плэй» — честной игры.

— Не понимаю, Татьяна Михайловна, почему мы не можем договориться с вами. В конце концов — не хотите говорить — не говорите. У Англии хватит ещё винтовок, вашего туземного поклонника мы разыщем и расстреляем, но вы… вы! Очаровательная молодая леди, дочь бывшего управляющего железными дорогами, вы бывали в Европе, жили обеспеченно, у вас было всё, что нужно цивилизованному человеку, и вдруг, — он раскрыл папку, на первой странице которой была наклеена фотография Акгыз, — и вдруг мы читаем: «Татьяна Михайловна Белоус, учительница Асхабадской русско-туземной школы, член РСДРП с 1912 года, руководит марксистским кружком… ну и так далее…». Это невероятно, Татьяна Михайловна. Ну, я ещё понимаю, что, движимая состраданием, вы вместо того, чтобы выйти замуж за человека вашего друга и вести достойную вас жизнь или вместо того, чтобы усовершенствовать ваше знание восточных языков где-нибудь а Германии или Швейцарии, решили отдать несколько лет этим жалким и грязным кочевникам. В конце концов и наши миссионеры добрались до Китая и Индии. Но вступить в большевистскую партию! Эти скитания, эта постоянная опасность — я этого не понимаю.

— Да, — сказала та, которую называли Акгыз. — Вы этого не понимаете. Вы — английский аристократ, и все эти китайцы, индусы, туркмены — все они для вас, подозреваю, на одно лицо, нечто вроде диких животных, которых необходимо укротить, заставить работать, поставить над ними надсмотрщиков с кнутами и держать в повиновении. Так ведь, капитан Джарвис. Но вы ошибаетесь, капитан. Это не туземцы и не животные. Это люди — такие, как мы с вами, а может быть и лучше. Это мы с вами виноваты, что они голодны, необразованы, что они умирают от голода и болезней, что у них нет ни школ, ни больниц, что ими управляют никчёмные князьки, опирающиеся на закостеневших и отставших от времени мулл и головорезов вроде Ораза Сердара, которые с английскими винтовками в руках поддерживают нужный вам и вашим слугам порядок. Но время движется, капитан Джарвис, хотите вы этого или нет, и народ хочет быть свободным. А когда это случается — здесь ли, в других ли местах, поверьте мне, капитан, здесь ничего поделать нельзя. Можно приостановить движение народа к свободе, но и только. Он всё равно разорвёт связывающие его цепи и возьмёт власть в свои руки. А чтобы помочь ему в этом — нужны такие, как я. Мы в долгу перед тёмными, забитыми людьми теперь мы отдаём этот долг.

Наступило продолжительное молчание.

— Мне очень жалко, — сказал, наконец, капитан Джарвис, — что вашу замечательную речь, Татьяна Михайловна, вы произнесли не с трибуны Гайд-парка, где вас вполне свободно могли бы выслушать сотни три человека и даже наградить аплодисментами, которых эта речь, безусловно, заслужила, Бы произнесли её, увы, в этом жалком помещении, в обстоятельствах, когда при вашем участии исчез и уж, конечно, вряд ли будет найден вагон с винтовками и патронами, за которые моя страна заплатила кругленькую сумму. За всё это по закону военного времени полагается очень строгое наказание, Татьяна Михайловна, от которого я, увы, освободить вас просто так не могу. Но если вы выскажете раскаянье о вашей деятельности, назовёте ваших главарей и дадите мне честное слово отойти от вашей деятельности, я обещаю помочь вам выехать из этих среднеазиатских джунглей и помочь с устройством на достойную вас работу где-нибудь за чертой России. Я хочу это сделать для вас, Татьяна Михайловна, поверьте, и я могу это сделать, потому что, не буду скрывать, вы мне нравитесь как женщина, и даже наши идейные расхождения ничего изменить не могут. Договорились?

— Вы предлагаете мне стать предательницей?

Капитан поморщился:

— Я предлагаю вам проявить благоразумие. И воспользоваться моим добрым к вам отношением.

— Вы первый стали бы презирать меня за такой поступок, капитан Джарвис. И вы понимаете, что ваше предложение для меня неприемлемо.

Капитан долго смотрел на стоявшую перед ним женщину. В его взгляде недоумение и непонимание долго боролись с восхищением, но затем лицо его стало сухим, и он словно сразу состарился.

— Моя совесть спокойна, — сказал он. — Я сделал всё, что мог. Вы сами выбрали, на чьей вы стороне. Остальное — в руках провидения.