Речел Гулд - Миссис Элизабет Дэвис

Мы всегда рады открывать новые таланты, так что если у вас есть другие рассказы, пожалуйста, пришлите их. Не могли бы вы встретиться с нашим редактором отдела прозы мисс Киз? Она объяснит, что именно нам хотелось бы изменить.

Искренно Ваш.

Письмо это пришло, когда Майлс уже закрылся в своём кабинете, но Элизабет была так воодушевлена собственным успехом, что всерьёз намеревалась нарушить покой мужа. Поразмыслив минуту-другую, она поняла, что не решится сделать это, и стала с волнением ожидать, когда Майлс выйдет за сандвичами. Чтобы отвлечься, занялась уборкой. Время тянулось невыносимо медленно. Иногда до неё доносилась короткая дробь машинки. С каждым часом машинка стучала всё реже, а паузы становились всё длиннее. По скрипу стула можно было догадаться, что Майлс то встаёт, то вновь садится. Вот карандаш легко стукнулся о стекло — значит Майлс стоит у окна и смотрит вниз на улицу, выискивая среди припаркованных машин и бегающих ребятишек столь недостающие слова. Ровно в час дверь резко распахнулась, и появился Майлс. Лицо его было хмурым. Увидев Элизабет, он оперся о дверной косяк и привычным жестом стал молча барабанить кончиками пальцев о ладонь.

— Ни черта не получается, — сказал он, отведя, наконец, невидящий взгляд от Элизабет. Она ждала, что он скажет что-нибудь ещё, но Майлс неожиданно, толкнув дверь плечом, прошёл в кухню. Ей было слышно, как он наливает в чайник воду, чтобы приготовить себе кофе. Ему и в голову не приходило предложить чашку кофе Элизабет. Нет, момент был явно неподходящий. Разве ему сейчас до её успеха?! Он молча прошёл мимо неё в кабинет, с большой чашкой кофе и тарелкой, на которой лежал сандвич. Дверь за ним закрылась — не то что бы громко, но как-то решительно. «Скажу вечером», — подумала Элизабет.

Оставаться дома после полудня в таком состоянии возбуждения было просто немыслимо. Элизабет хотелось совершить что-нибудь необычное, что-нибудь такое, чего она уже давно себе не позволяла. Она взяла сумку, ключи и вышла на улицу. «Должно быть, Майлс снова смотрит сейчас в окно», — подумала она, но головы не подняла. Её каблуки отчётливо застучали по тротуару. Из дому она вышла без какой-либо определённой цели. На углу, там, где кончался парк, она заметила кафе. Оно должно было вот-вот открыться. Хотя лето только началось, было тепло. Солнечный свет с зелёным отливом, пробиваясь сквозь листву, падал на разноцветные зонты, нависавшие над столиками кафе. Элизабет села за один из столиков. Обычно, она старалась не привлекать к себе внимания, но сегодня чувство уверенности прямо-таки переполняло Элизабет.

Официант вывел её из состояния задумчивости. Письмо, лежащее в сумке, не давало покоя. Элизабет заказала кофе и большой кусок шоколадного торта — надо же отметить свои успех. День медленно шёл на убыль. Она сидела счастливая и свободная. Чувство независимости было ей в диковинку. Майлс всегда считал себя знатоком людей; они словно существовали затем, чтобы он их описывал. Но теперь, после того как её рассказ получил одобрение, Элизабет стала иначе смотреть на людей. Она внезапно почувствовала острый интерес к прохожим. Все они могли стать героями её будущих рассказов, если ей только удастся мысленно проникнуть в их жизнь. Она фиксировала про себя их странную манеру ходить, старалась удержать в памяти обрывки разговоров, по которым можно было только угадывать те события, которые происходили в чужой жизни, отмечала, во что и как одеты люди, входящие сквозь ворота парка, на противоположной стороне. Наконец, когда мимо неё прошёл последний из возвращающихся с работы бизнесменов в костюме в полоску, направлявшийся вверх по холму со станции метро к своему дому, она встала и медленно отправилась домой. Образы роились в её голове. Стоило ей только вставить ключ в замочную скважину и тихо открыть дверь, как она тотчас чуть ли не нюхом почувствовала напряжённость, воцарившуюся в доме в её отсутствие. Она прошла в гостиную и решительно распахнула оба окна, словно воздух с улицы мог рассеять и тяжёлую атмосферу дома. Она чувствовала на себе взгляд Майлса. Он сидел в кресле, рядом с дверью в кабинет, с видом такой несчастной подавленности, что она бы пожалела его, если б не была возбуждена собственным счастьем.

— Что с тобой? — спросила она, хорошо понимая, что с ним происходит. Ей не хотелось проявлять бестактность.

— Со мной всё в порядке, благодарю. Но вот с моей прозой… У неё одна из тех коварных болезней, которые начинаются исподволь, но потом стремительно поражают всё и вся. Утром я писал медленно, но всё же кое-что сделал. После обеда выдавил три предложения. И все они ни к чёрту не годятся. Ни к чёрту.