Мемпо Джардинелли - Жаркая луна. Десятый круг ада

Когда наступила поздняя ночь, жара стала совсем невыносимой. Многие ушли, вдова не переставая плакала в своей спальне. Рамиро собрался уже попрощаться, когда Арасели уверенно взяла его под руку и сказала:

— Пойдем походим.

И пошла к выходу, не дождавшись ответа.

Они уходили от дома по немощеной дорожке, и Рамиро упорно молчал, чувствуя, как смотрят ему вслед, понимая, что поступает неблагоразумно. Но в то же время он называл себя параноиком — у людей не было причины плохо думать о девочке, которой всего тринадцать лет и у которой только что умер отец; или о Рамиро, который был ей чем-то вроде старшего брата, учившегося в Париже и только что вернувшегося в Чако.

Он искоса взглянул на Арасели. Почти ребенок, но ни одной слезинки в глазах, никакого волнения, хотя у нее было на это достаточно оснований. Арасели была как будто бесчувственной. Всего лишь прошлой ночью она сопротивлялась и даже боролась; теперь же она была вся, как из стали.

— У нас была полиция, — сказала она очень тихо и не глядя на него. Сказала она это как бы случайно, шагая и глядя пристально под ноги.

Рамиро предпочел промолчать.

— Они задавали нам вопросы. Мне, маме, моим братьям.

Арасели незаметно сворачивала с дороги. Рамиро обернулся назад: дом Теннембаумов остался далеко позади. Арасели подошла к дереву; в этом месте начинались поросли высокой травы и кустарников. За ними, еще дальше, растительность становилась еще гуще и сливалась с чернотой ночи.

— Что они спрашивали?

— Они хотели знать, в котором часу вы уехали отсюда. Ты и папа.

— И что же?

— Никто не мог им точно сказать.

— Ты тоже?

— Я тоже.

— А что же ты сказала?

Арасели прислонилась к дереву, ствол его был слегка наклонен. Она возбужденно дышала.

— Не беспокойся.

Она легко провела ладонями по бедрам, с намеком, сверху вниз. Дыхание ее стало тревожнее: она вдыхала воздух открытым ртом. Это возбуждало Рамиро.

— Иди сюда, — сказала она, поднимая юбку.

При слабом свете луны вырисовывались ее точеные бронзовые ноги, у Рамиро закружилась голова — под платьем у нее ничего не было. Ее лобок был влажен, она подогнула ноги, и Рамиро проник в нее, со звериным хрипом, как животное, повторяя ее имя: «Арасели, Арасели, о Господи, ты меня с ума сведешь, Арасели…» Они ворочались дико, обнимаясь, слитые воедино, как два куска расплавленного металла, грубо лаская друг друга. Ее руки впивались ему в спину, и Рамиро чувствовал, как она покусывает ему ухо, лижет его, обслюнивая ему всю шею, и оба они стонали от наслаждения.

Когда все кончилось, они продолжали стоять обнявшись, прислушиваясь к дыханию друг друга. Рамиро открыл глаза и увидел ствол дерева, огромного жасмина… и в складках коры будто затаились все его сомнения, весь ужас и возбуждение, которые внушала ему Арасели. Он чувствовал, что обладает чем-то опасным, роковым, гнусным. Но и в его собственном поведении было нечто зловещее: он растлил эту девочку.

В свои тридцать два года он вдруг ощутил себя погибшим, а свой успех в обществе разрушенным. Возникло предчувствие, что это конец его карьеры, конец надежды на будущее, на введение его в штат университетских профессоров, на возможное назначение на крупный пост в военном правительстве, например на место судьи или министра. Все его мечты рухнули. И все из-за девчонки, подростка, завлекшего его с дьявольской решимостью. А ведь она годилась ему в дочери. Чего доброго, она забеременеет. Конец всем моральным устоям: это было гаже, чем стать убийцей. Он не мог сдержать своей страсти, отныне всем его страстям суждено было выходить из берегов, как разливается каждый год река Парана. Арасели была ненасытна, и ее уже нельзя будет остановить. И он сам уже не выберется из этой пропасти. Когда они были вместе, то были способны на любую гадость. Их отношения преступны, оба они раскалены, как луна — свидетельница их объятий.

Они молча отделились друг от друга и привели в порядок одежду. Они пошли к дому, шагая так же степенно, как и тогда, когда входили в парк.

На полдороге к дому из парка вышел какой-то человек; волосы на голове у Рамиро стали дыбом, когда он подумал, что кто-то мог их увидеть. И он остановился как вкопанный, ощетинившись, когда узнал инспектора Альмирона.

— Добрый вечер, — сказал Альмирон. Потом, обращаясь к Арасели: — Добрый вечер, сеньорита.

Они поздоровались с инспектором, слегка наклонив голову.

— Доктор, необходимо, чтобы вы последовали за мной.