Ален Вирконделе - Легендарная любовь. 10 самых эпатажных пар XX века. Хроника роковой страсти

Нюш не упускает случай и откровенно старается обольстить Пикассо. Другая, неизвестная женщина тоже включается в эти эротические игры. Пикассо хочет, чтобы во время любовных забав его фотографировали. Возможно, он желает знать, получилось ли у него то, чего он добивался? Принудит ли он Дору фотографировать эти его развлечения? Она соглашается это делать, покоряется, но плачет тайком. Часто она отделяется от компании, уходит одна на пляж и лежит там под солнцем, пока не обгорает. Главное – не показать огорчения, не дрогнуть, всегда выглядеть довольной и быть любезной. Единственное ее оружие то, что для всех она еще официальная любовница Пикассо, которую он на вечерах и в поездках выставляет напоказ, как экзотического зверя на ярмарке. Выставляет потому, что она умнее многих, невероятно талантлива, что у нее тысяча и одна идея. Она фаворитка Пикассо, но долго ли ею пробудет? Если хорошо всмотреться, снимки, которые она и Ман Рэй делают в это время, похожи на фотографии встреч счастливых друзей на террасе под тростниковой крышей. На одном Дора Маар надевает на Пикассо венок из темного олеандра, а он, Минотавр, красуясь собой, самоуверенно обнимает их общую приятельницу, красивую метиску Ади. На другом снимке Пикассо рядом с Дорой. На нем белое трико, на ней красное платье с набивным узором. Какое серьезное и отрешенное выражение лица у Доры по сравнению с беззаботным весельем обнявшейся пары на заднем плане (это Нюш и Элюар)! На третьем снимке, где Дора экспериментирует, сочетая желатин и соединения серебра, она запечатлела Пикассо под тростниковой перголой. Его фигура расчерчена полосами, и кажется, что он находится за решеткой. Может быть, она хотела посадить его в темницу так же, как он пытался сделать ее своей рабой и запереть в клетку? Дора повторяет этот мотив на других фотографиях. Блеск тростниковых стеблей создает очень сильный графический эффект, снимок становится художественным произведением, невероятно модерновым, но за этим модернизмом стоит попытка поймать Пикассо, который ведет с ней игру «захвати другого в плен». Дора, как и он, верит в существование духовных сил, в волны доброй и злой энергии. Но Пикассо к тому же очень суеверен. Даже за целое царство он не согласится держать при себе вещь или животное (например, свою маленькую обезьянку), если ему покажется, что она или оно приносят ему несчастье. Он убежден, что с помощью фотографии можно околдовать или сглазить человека. И почти подозревает, что Дора околдовывает его. Поэтому он не любит снимки, на которых он посажен в тюрьму, хотя тюрьма – всего лишь световой эффект. Все друзья любовников знают, какую душевную драму переживают эти двое. Все они знают, как несчастна Дора, но не осуждают Пикассо за его садизм: как это сделать, не предав его, и как можно отречься от такого гения? Элюар дал в нескольких строках портрет Доры, какой она была в то время. «Лицо, полное жгучей яростной силы. Черные волосы, в которых золото течет на юг. Огромная неуступчивость бесполезна: это здоровье построило тюрьму» [102]. В нескольких словах сказано все: невозможная надежда, гордая, как фигура на носу корабля, Дора, яростная, но «бесполезная». И предсказана тюрьма, которой станет для нее духовное убежище, похожее на монашескую келью жилище в тени церкви Сен-Сюльпис. И может быть, другой тюрьмой стали стерильные коридоры психиатрической лечебницы.

В то лето Пикассо писал один портрет за другим. И каждый раз показывал свою работу друзьям. День ото дня Дора на портретах была все более разрушенной, подправленной, переработанной, переделанной, уничтоженной. Нет ни одной картины, где она появилась бы в своей такой гордой красоте, в ореоле любви, которую она дарила Пикассо. Словно эта любовь не могла окружить ее таким сиянием, ради которого Пикассо никогда бы не стал переводить ее образ в другой художественный код. О том, как тяжело было рабство, которому покорялась Дора, – позировать каждый день – можно судить по снимку, сделанному ею в 1939 году в просторной мастерской-чердаке, на улице Гран-Огюстен. Она изобразила что-то вроде Голгофы из работ Пикассо – пирамиду из портретов, где она разорвана на клочки, расчленена, разобрана на части и наряжена в нелепые шляпки, над которыми имел привычку насмехаться Пикассо. Высмеивая и недооценивая себя, Дора упорно продолжала носить шляпки и выбирала все более причудливые. А ей явно не шли никакие шляпки: ее массивному лицу не было нужно это украшение.