В конце 1926 г. Ф. Шмит повез выставку древнерусского искусства в Германию. Выставка открылась 3 ноября в Берлине. На церемонии открытия присутствовали: полпред СССР Н. Н. Крестинский 127, министр народного просвещения Пруссии проф. Карл Генрих Беккер 128, сделавший доклад об историческом значении Византии для Европы. Затем выставка была показана в Кёльне, Кенигсберге, Гамбурге. Во время работы выставки Ф. Шмит много общался с коллегами – немецкими профессорами Г. Шефером (Schafer) 129, Витте (Witte), П. Клеменом (Р. Clemen) 130, ассистентом Боннского университетского искусствоведческого института Др. Бруслем, кёльнским знатоком и коллекционером местных древностей Л. Зилигманом (Siligmann). Благодаря их неутомимой любезности, как пишет Ф. Шмит, ему удалось удовлетворить свою давнюю страсть – познакомиться с лучшими музейными коллекциями германских музеев и частных собраний 131. Его интересовали вопросы организации музейного дела в Германии. В эту страну он сделает еще одну поездку в 1929 г. 132.
В 20-е годы Ф. Шмит вел полемику с достойными оппонентами, среди которых были А. Бенуа 133и Н. Н. Лунин 134. В архивных фондах сохранилось еще одно свидетельство единственного публичного обсуждения концепции древнегреческого искусства Ф. И. Шмита представителями «старой» и новой школы византиноведения и античного искусствознания. Дискуссия в прениях по докладу Ф. Шмита состоялась в 1925 г. на совместном заседании ученых Эрмитажа и Института истории искусств. Ф. И. Шмит предложил для обсуждения своею концепцию искусства 135. Свое мнение по теме доклада высказали Б. А. Фармаковский 136, О. Ф. Вальдгауэр, Б. Л. Богаевский 137, С. А. Жебелев 138.
Борис Фармаковский заявил, что искать общую формулу для всего греческого искусства невозможно. Ибо в греческой общественности наблюдаются две резко различные эпохи – «древнейшая», до последней трети V века, и «позднейшая», с конца V века. Б. Фармаковский согласился с тем, что в первый период элемент ритма действительно преобладает, но все-таки основной осью греческого искусства является не проблема движения, а проблема своеобразного отношения к природе. Более того, Б. Фармаковский, указывая на Родена, выразил сомнение в непревзойденности греческих достижений в области пластики.
Оскар Вальдгауэр также отвергал проблему движения как центральную для античного искусства, он считал, что «главной проблемой была проблема изображения индивидуальности, а индивидуальность лучше всего проявляется в движении». Б. Л. Багаевский считал, что основной проблемой античного искусства является изображение ЧЕЛОВЕКА. «Проблема движения – функция основной проблемы. Ритмика отдельных фигур и композиций возникает и так разнообразно разрабатывается именно потому, что существует основная проблема – изображение человека».
В общем, Ф. Шмит оказался непонятым. Его доклад был подвергнут сокрушительной критике. Серьезной и глубокой дискуссии по существу проблемы не получилось. По тону высказываний историков возникает впечатление, что ученые как будто отшучивались. Они говорили со Шмитом совершенно на разных языках. Ф. Шмит предлагал типологически обобщенный образ греческого искусства, его оппоненты сводили все к описательности. Российские антиковеды середины 20-х годов не восприняли теорию Ф. Шмита не только в целом, но даже частично в пределах античного цикла. Материалы дискуссии отражают полифонизм взглядов российских ученых на античное искусство, отсутствие какого бы то ни было единства. Практически все ученые отвергали саму идею поиска универсальной формулы античного искусства. Такое неприятие теории Ф. Шмита его коллегами весьма показательно. Сообщество антиковедов-классиков, многие из которых сами называли себя «фактопоклонниками», продолжало изучать античное наследие в старой парадигме, довольствуясь антикварными, коллекционными методами либо эстетическим описательством. Ученые этого круга не были склонны к созданию типологического образа античного искусства.
Случилось так, что Ф. Шмит к середине 1920-х годов оказался «между двух огней». Ни его коллеги, искусствоведы старшего поколения, ни искусствоведы-марксисты ему не верили. «И те, и другие не понимали, почему ученый византолог, профессор, с почтенным уже именем в науке, вместо того чтобы заниматься византологией, создает маловразумительные теории с “красным” душком, по мнению одних, и не марксистские, то есть еретические, по мнению других» 139. Первые называли его «красной вороной», а другие пытались вывести на чистую воду его «антисоветскую идеалистическую сущность» злобной критикой. Уже после того, как книга была опубликована, Ф. Шмит познакомился с марксизмом. Его намерение понять марксистскую теорию было искренним, с этой целью он самостоятельно перевел отрывок из известного произведения Маркса. Представители старой школы не могли простить Ф. Шмиту его стремление прокомментировать свою концепцию в свете марксистского учения.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу