Шамма Шахадат - Искусство жизни - Жизнь как предмет эстетического отношения в русской культуре XVI–XX веков

См.: Панченко / Успенский (1983, 55). Другой титул, который присваивает себе Петр в 1721 году, – «отец отечества»; ранее так называли себя только представители русского духовенства; Петр начинает пользоваться им именно в момент отмены патриаршества, демонстрируя этим, что он сам становится главой церкви. Вместе с тем – и это подтверждает тезис Панченко о культурной диглоссии в эпоху Петра – этот титул вызывал ассоциации с Западом, с определением «pater patriae», как именовали себя просвещенные монархи (см.: Панченко, 1984, 121).

Ключевский описывает иерархию «Всешутейного собора» так: верховный шут назывался «князь-папа» или «патриарх», ему служили двенадцать кардиналов, «отъявленных пьяниц и обжор, с огромным штатом таких же епископов, архимандритов и других духовных чинов, носивших прозвища, которые никогда, ни при каком цензурном уставе, не появятся в печати (Ключевский, 1991, 184). Сам Петр носил титул «протодьякон» (Там же).

Ключевский подчеркивает, что он «был великан» (почти 2, 10 м), «от природы силач» и мог не только скрутить в трубку серебряную тарелку, но и обладал ловкостью, позволявшей ему ножом перерезать «кусок сукна на лету» (Ключевский, 1991, 174).

Наказание для нарушителей регламента было, например, следующим: «Разболокши из платья, в одной сорочке повалить ево брюхом на стул и, кому прикажет президент, ударять ево рукою по гузну» (цит. по: Панченко, 1984, 134). Панченко отмечает отсутствие в этом развлечении агрессивности, его игровой характер.

Кюхенхоф (Küchenhoff, 1989, 102) определяет эту двойственность как диалектику праздника; понятие «двойственный характер» предложила для описания «праздника как формы порядка и формы эксцесса» Габриэле Шваб (Gabriele Schwab) (Hummler / Mühlherr, 1989, 153).

C м. модель интертекстуальных отношений, разработанную Ренатой Лахманн (Lachmann, 1990, 38 – 40).

Согласно Панченко, «Служба кабаку» представляет собой «национальный прототип ‹…› петровских “собора” и “монастыря”» (1984, 133).

Адрианова-Перетц включила этот текст в сборник «Русская демократическая сатира XVII века». Между тем текст относится в большей мере к жанру parodia sacra , нежели к сатире. Адрианова-Перетц подчеркивает связь «Службы кабаку» с эпохой ее создания и рассматривает ее не столько как шутливую литургию, сколько как социально-критическую сатиру на пьянство.

Панченко (1984, 133) приводит следующий пример: в тексте «Службы» сказано: «Свяже нас хмель, свяже крепче, свяже пьяных и всех пьющих, помилуй нас» (Служба, 1977, 56), в Библии же читаем: «Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас» (цит.: Там же). Если Адрианова-Перетц видит в «Службе…» сатиру на пьяниц и кабатчиков (1977, 190), то Панченко вслед за Лихачевым (который в свою очередь ссылается на Бахтина) считает, что речь идет об автопародии: смеющийся смеется над самим собой. Ср. у Лихачева: «Направленность средневекового смеха, в частности и против самого смеющегося, отметил и хорошо показал М.М. Бахтин в своей книге “Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса” ‹…› Авторы средневековых, и в частности древнерусских, произведений чаще всего смешат читателей непосредственно собой ‹…› Они представляют себя неудачниками (Лихачев, 1976, 9).

Лихачев усматривает в наготе еще одну, демократизирующую функцию, ибо «Нагота делает всех людей равными» (1976, 9). Следует, однако, возразить: всех, кроме короля, который сохраняет свое сублимированное духовное тело независимо от того, одет он или обнажен.

Уже Штедке (Städtke, 1978, 51) отметил наличие в деятельности «Арзамаса» двух направлений: «В центре арзамасской дискуссии находилась критика – эпиграммическая и пародическая буффонада, направленная против позднего классицизма, тяжеловесного и архаического, или же дружеская критика в адрес поэтов своего круга».

Так, было установлено наказание, заключавшееся в том, что предатель «Арзамаса» должен стать членом «Беседы» (I, 269; «Формула торжественного обещания»).

К истории «Арзамаса» см.: Вацуро, 1994; Hollingsworth, 1996.

Вацуро приводит список вымышленных имен арзамасцев с указанием их источника – текстов Жуковского; так, прозвище Вяземского «Асмодей» восходит к «Громобою», Пушкина «Сверчок» – к балладе «Светлана», из этой же баллады и прозвище самого Жуковского – «Светлана» (1994, 28).