Ростислав Рыбаков - Индия. 33 незабываемые встречи

Для нее мы хоть «русскую» спляшем —
Пусть цветет средь матрешек Красавица!
Этот цирк в Академии нашей
«Диалогом культур» называется.

Мечтал здесь встретить Ницше,
Хотя бы Сантаяну,
Но тут царили нищие,
Теперь вот – обезьяны.
И мы, не зная сраму,
Прижав носы к ограде,
Стоим – спиною к Храму! —
Как дети в зоосаде.
Я в храм – мордовороты
Рвут рупии с руками,
И кто-то в кровь кого-то
Мутузит кулаками.

Торговцев вопли слышно
И грифы прискакали!
И грустен Рамакришна.
И все мрачнее Кали.

Мир слов иных. Не фаллос – лингам,
И «Лимка» вместо Кока-колы;
Так говорим мы в Дарджилинге
У Гималайского престола.

Но слово есть! Оно отсюда!
Оно одно всем внятно в речи —
В Пекине, в Гоби, в кельях Будды,
В Стамбуле иль в Замоскворечьи.

Вода в дыму крутого бреда
И травка терпкая готова,
Как может создавать беседу
Одно единственное слово!

Как двойственна вокруг Калькутта,
В ней крик гудков – и тишина,
Два разных города как будто,
И только жизнь у нас одна.

Одна, и в ней на испытанье
Как амальгама сплетены
И интенсивное молчанье,
И грохоты иной страны.

Одно, но на двоих – как счастье,
Как понимания венец,
Как синтез разума и страсти, —
Одно дыханье, наконец!

И вновь громыхает Калькутта,
Ползет первобытный трамвай
И шаркают рикши – как будто
И их раздражает раздрай.

Но это сейчас на экране,
Home video, кажется так?
В окне одинаковость зданий
И снега смурной кавардак

А в памяти сердца минуты
Любви, чистоты, тишины…
Гремит на экране Калькутта!
Куда ж мы вернуться должны?

Вода дымит как в самоваре.
Вдоль по руке следит судьбу
Моя сестра в нежнейшем сари
И с точкой алою во лбу.

Она похожа на цыганку,
Но Шива сам нам ворожит,
С моей ладонью наизнанку
Ее губами говорит.

Кипит вода, на крышах пучась,
И света нет – сплошной муссон…
Она – какою видит участь?
И что в уста ей вложит Он?!

Когда в горах, как в пятом акте драмы,
Гремят грома и страшен мутный снег,
Заблудших путников оборванные ламы
В свой монастырь сзывают на ночлег.

Как древни, как скуласты эти лица,
И в щелках глаз какая стынет твердь…
Из гнутых труб унылый звук струится
Сквозь пустоту, сквозь ветер, мрак и смерть.

Ну а для тех, кто в месиве метели
Не разглядит спасительных огней,
Тем сыпят ламы в злую темь расселин
Фигурки сердоликовых коней.

У тех коней божественные крылья,
Те кони всех спасут и унесут
В края, где воздух дышит ленью лилий
И где мудрейшие вершат великий суд.

Шумит буран – уже не так упрямо,
И ветер бешеный изверился и стих,
И медленно в ворота входят ламы
В остроконечных шапочках своих…

Чернее небо, гуще тучи,
Смертелен нестерпимый зной,
И ожиданья пресс могучий
Висит над сжавшейся страной.

Так день и ночь, невыносимо,
Все тело полнит странный звон
Надежды – не пройдет ли мимо
До боли нужный всем муссон?

Но вдруг – как взрыв, как конский топот —
Горячих капель рухнет гром
И встанет бешенство потока
Непроницаемым стеклом.

Железный лист трясет кулисы,
По пояс рикши в кипятке,
И поплывут, оскалясь, крысы
По мутной улице-реке.

А после – все зазеленеет,
Все прорастет, все расцветет!
И в небе радугой повеет!
И снова Солнце все сожжет.

С чего бы Игорь Северянин?
Откуда вдруг он всплыл во мне?
Весь тот же – нежен и жеманен,
Как гейша старая.
В окне
Сквозь промельк балок – Годавери,
Струится течь, мелькает ширь.
Зачем на юге нужен север,
Кому – незрячий поводырь?

«Король поэтов». Пошлый гений.
Но смыл он, пеной воспаря,
Аи поэз, вином творений,
Юг, поезд, Индию, тебя,
Мои рифмованные страсти,
Мой стихотворческий запой,
Мое двусмысленное счастье
Весь мир отождествлять с тобой.
Чужие строки повторяю,
Пустею на глазах душой
И изменяюсь, изменяя
Себе с поэзией чужой.