Ростислав Рыбаков: Индия. 33 незабываемые встречи

Вся символика, лотосы, йоги,
Все вторично под Солнцем слепым —
К нам добры бесконечно их боги,
Словно пращуры к внукам своим.

Светился ликом белоснежным,
Совсем земной и свойский даже;
Про Космос рассказал безбрежный
И вспомнил Рериха пейзажи.

Тут голос всплыл – а правда ль можно
Узреть всю Индию с орбиты?
Как Вам она? На что похожа?
Иль белой облачностью скрыта?

Он выждал, взором иноверца
Любуясь крыльями Гаруды.
«На человеческое сердце
Похожа Индия – оттуда…»

Сказал – и словно сбился с курса
Иль власть утратил над штурвалом,
Но ритм Космического Пульса
Стал слышен всем в затишьи зала.

Горячий смрад и тучи пыли,
Тьмы улиц – место для спанья…
Калькутта ад – вы так решили?
Калькутта рай, твержу вам я.

Вы говорите – душно, влажно,
Как жить, гнильем в дыму дыша?
Я отвечаю, все неважно,
Когда очищена душа.

Поют поэты и смеются,
Смеется и поет народ,
Что нынче говорят калькуттцы,
Страна обсудит через год.

Мечети, храмы и гурдвара,
Знамен пылает алый цвет,
И смотрят Троцкий с Че Геварой
Со входа в Университет.

Вы: муть кровавых приношений,
Кхараби ауратен [3]позор!
Я: свят Бенгальским Возрожденьем
Тагора флорентийский двор.

От Ганга свет Вивекананты,
В Белуре слов его грома…
А вы: в ночах подростков банды,
Днем – погорелые дома.

Ашрама абрис? Монстра контур?
Где быть, и надо ль быть, меже?
И то, и это, pro и contra В одной соседствуют душе…

Над Гол-парком бесцветное небо
Перечеркнуто быстрым крылом.
Блудный сын, я полжизни здесь не был,
Как ты вспомнил меня, мудрый дом?

Ты, как мать, не обидел укором,
Ты раскрыл мне объятья, любя —
Но не в дом, не в страну и не в город
Я вернулся!
К себе.
И – в себя.

В счастливом трансе быстротечности,
Не видя дней, а только свет,
Мы прожили неделю вечности,
Моложе став на двадцать лет.

Свободные от уз и бремени,
С теплом спокойствия в груди,
Мы знаем лишь одно о времени:
Все впереди! Все впереди.

От жизни мелочной и злачной
Хранит нас круглый дом – стена.
Чем глубже память, тем прозрачней
Отстоенная тишина.

В ней не толкаются виденья,
Ни хаос прошлый, ни сыр-бор,
И полон вещего значенья
Цветами заселенный двор.

А ты, презрев вороньи махи,
С балкона пристально следишь,
Как досточтимые монахи
Пересекают эту тишь

И исчезают…

Опыт – посох, а возраст – философ.
Смотрит Индия в млечность окна.
День настал – не осталось вопросов.
Есть ответы. И есть тишина.

Кто-то к книгам, веригам, знаменьям
Устремляется с лютой тоской,
Здесь, на первом шагу к исцеленью,
Очищает нас полный покой.

И совсем незаслуженным счастьем,
В медитаций космический час,
Что-то сходит, Всевышнего властью,
Фиолетовым ливнем на нас.

Кто бы ни был – поклон нам навстречу,
На мгновенье ладони сведя —
И в душе нашей пенье и свечи,
В сердце радуга после дождя.

Ни предательств, ни лжи, ни заклятий,
Ни проклятий, обид иль угроз —
Только сладостный голос арати
К нам спускается в мареве роз.

Мы, привыкшие к злу на «том свете»,
Как легко мы обжились в раю,
На иной, но на нашей планете,
В позабытом, как детство, краю.

Ни на что не похожую куклу —
В ржавом платье и вида цыганского —
Что висит на заборе в Калькутте,
Отвезу я ребенку славянскому.

Продавцы мельтешиться устали,
Чтоб всучить ее мне подороже бы,
Звали куклу почтительно Кали
(И другими словами, похожими).

Кали – знаем из прессы советской —
Вся в крови, вся в сиянии, вспомните!
Но, пускай она в общем недетская,
Мы ее приютим в нашей комнате.

Познакомим с российским морозом
И засыпем весь мир ей снежинками.
Ни за что не поверим угрозам,
Притаившимся за морщинками.