Лилли Маркоу - Сталин. Личная жизнь

Фальсификация результатов голосования Кагановичем (с согласия Сталина, поскольку более трехсот делегатов якобы вычеркнули его фамилию из бюллетеней) – это еще один миф. Очевидцы событий той эпохи решительно опровергали утверждение о том, что была какая-то фальсификация. «Помню наше возмущение по поводу того, что в списках для тайного голосования были случаи, когда фамилия Сталина оказалась вычеркнутой. Сколько было таких случаев, не помню, но, кажется, не больше трех»; «против Сталина было 2–4 голоса, точно не помню» [268]. Молотов тоже однозначно высказался по данному вопросу: «Наверно, и Сталин получил два-три шарика против, как и я получил. […] Я уж уверен, что Сталин один-два голоса каждый раз получал против. Вообще в любые годы. Всегда были противники» [269].

В начале ноября 1960 года комиссия советских историков по распоряжению Николая Шверника, председателя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС, открыла опечатанные документы счетной комиссии XVII съезда партии. Согласно этому документу, в котором дается список лиц, предлагаемых делегатам съезда для избрания в Центральный Комитет, и указывается точное число голосов, отданных за каждого из них, Сталина избрали лишь с тремя голосами «против», а Кирова – с четырьмя такими голосами. Единогласно избрали только Калинина и Кодацкого [270].

Хрущев в своих «Воспоминаниях» пишет, что против Сталина проголосовали шесть человек, а против него самого (его тогда в первый раз избрали в состав ЦК) – тоже шесть [271].

Кроме того, что Киров отнюдь не был соперником Сталина, а наоборот, представлял собой верного приверженца сталинизма, следует также подчеркнуть, что Киров не являлся такой политической фигурой, какая могла бы заменить Сталина. Как отмечал Молотов, достаточно посмотреть стенограммы съезда, чтобы однозначно понять, кто – Сталин или Киров – пользовался бо́льшим авторитетом [272].

Дополнительным свидетельством того, что Киров никогда не попадал под подозрение у Сталина, является тот факт, что родственники Кирова и его жены – Марии Львовны Маркус – не стали жертвами ни одной из репрессий. Его жена, умершая в 1945 году, до самой своей смерти находилась на полном государственном обеспечении.

Первым обвинил Сталина в причастности к убийству Кирова Хрущев. Однако в ту эпоху – то есть в 1961 году – комиссия, которой поставили задачу выяснить правду, написала в своем заключении: «Николаев был террористом-одиночкой, и Сталин использовал убийство Кирова для физической изоляции и уничтожения как лидеров зиновьевской оппозиции, так и бывших их сторонников». Еще одна комиссия, созданная в 1963 году и работавшая до 1967 года, тоже пришла к выводу, что убийство Кирова Николаев задумал и совершил в одиночку.

В 1990 году Александр Яковлев, возглавлявший Комиссию по реабилитации жертв политических репрессий, заявил, что «в имеющихся документах нет никаких подтверждений того, что данное убийство было совершено по указанию Сталина» [273].

Давайте вернемся к началу декабря 1934 года и понаблюдаем за Сталиным, горюющим по поводу смерти своего дорогого друга, случившейся вскоре после смерти его жены.

Тело Кирова, доставленное на специальном поезде из Ленинграда в Москву, 5 декабря, согласно советским традициям, было выставлено в Колонном зале Дома Союзов. После того как москвичи пришли проститься с Кировым в последний раз, двери были в десять часов вечера для публики закрыты, и только специально приглашенным лицам разрешили поприсутствовать на официальной церемонии прощания. Среди них были родственники Кирова, Ленина (а именно его жена Крупская, его брат Дмитрий и его сестра Мария) и Сталина (Анна и Станислав Реденс, Алеша и Мария Сванидзе, Павел и Евгения Аллилуевы). В 11 часов вечера прибыли главные руководители партии и государства – Сталин, Ворошилов, Молотов, Орджоникидзе, Каганович, Жданов, Микоян и многие другие. Оркестр Большого театра играл похоронный марш Шопена. Сталин подошел к гробу, наклонился над ним и, поцеловав покойника в лоб, тихо сказал: «Спи спокойно, мой дорогой друг, мы за тебя отомстим» [274]. По его лицу текли слезы. Плакали все присутствующие. Руководители партии и государства стояли бледные, а Серго Орджоникидзе громко всхлипывал.

Этой небольшой группе людей, составляющих элиту Советской власти, стало казаться, что ей теперь угрожает серьезная опасность. «Никому не хотелось быть одним, слишком грустны были мысли, и тревожно на душе. Говорили о С. М. Кирове», – записала в своем дневнике Мария Сванидзе. Родственники Сталина собрались у него, в его кремлевской квартире. В последующие дни близкие Сталина старались побольше находиться рядом с ним. Девятого декабря Мария и Евгения принесли подарки Светлане, тоже горюющей из-за того, что не стало Кирова. Они застали Сталина за обедом: он сидел бледный, ссутулившийся и смотрел в никуда. «У меня ныло сердце смотреть на него. […] Он очень страдает. […] Как ужасно быть свидетелем минутной слабости такого большого человека…» – написала в своем дневнике Мария Сванидзе. Павел Аллилуев снова провел несколько дней рядом с пребывающим в трауре Сталиным. Они находились вместе на даче. «Осиротел я совсем», – так вроде бы сказал ему Сталин, добавив при этом, что Киров ухаживал за ним, как за ребенком. Близкие родственники Сталина, понимая, что он теперь чувствует себя еще более одиноким, разрывались между желанием его утешить и нежеланием смущать его тем, что видят его в таком подавленном состоянии. «Я настолько люблю Иосифа и привязана к нему, в особенности после Надиной смерти, чувствуя его одиночество, что я бы часто ходила к нему, но Алеша как-то относится к этому подозрительно, вносит в это элемент и как будто ревности, и боязни быть навязчивыми, – написала Мария Сванидзе в своем дневнике в период траура по Наде. – Он говорит, что И. не любит, когда к нему ходят женщины, но ведь я не женщина для него, перед которой он должен выдерживать светский этикет, я близкая подруга его покойной жены, я друг его семьи, я люблю его детей настоящей любовью близкого к дому человека, и я привязана к нему, не говоря о респекте и уважении перед ним как перед большим человеком, с которым мне посчастливилось быть так близко знакомой». Эти слова кажутся еще более трогательными, если вспомнить, какая трагическая судьба ждет Марию. Но не будем забегать вперед.