Лилли Маркоу - Сталин. Личная жизнь

«Другу моему и брату любимому от автора» – такую дарственную надпись сделал Сталин 23 мая 1924 года на экземпляре своей книги «О Ленине и ленинизме», который он подарил Кирову [259]. Сталин впервые встретился с ним в октябре 1917 года в Петрограде. Киров до этого с 1909 года жил на Северном Кавказе, и поэтому эти два земляка очень быстро сблизились. Они снова встретились во время Гражданской войны, и между ними завязалась дружба. Из всех близких соратников Сталина Киров был для него самым любимым, и он доверял ему больше, чем другим. Сталину хотелось видеться с Кировым как можно чаще, хотя тот жил в Ленинграде и был завален работой. Сталину нравилось ходить с Кировым в русскую баню и разговаривать там обо всем – и о высокой политике, и о ценах на хлеб. Именно Сталин поставил Кирова во главе могущественной партийной организации Ленинграда, которой раньше руководил Зиновьев. Киров был для Сталина верным другом и толковым соратником. Их тесные отношения не омрачались абсолютно никакими разногласиями политического характера. В 1931 году Киров провел отпуск вместе со Сталиным в Сочи. После смерти Нади Сталин еще больше стал ценить общение с Кировым. Когда Киров приезжал в Москву, он останавливался дома у Сталина.

Выстрел, прозвучавший через два года после самоубийства Надежды Аллилуевой и убивший Кирова, сильно ударил по психике Сталина, уже и без того ставшего очень подозрительным и недоверчивым.

Первого декабря 1934 года в 16 часов 30 минут Киров, находившийся в Ленинградском городском Совете, который размещался в здании бывшего Смольного института (знаменитом здании, из которого Ленин руководил Октябрьской революцией), был убит неким Леонидом Николаевым – впавшим в депрессию безработным молодым коммунистом. Николаев выстрелил в Кирова, и тот сразу скончался. Убийцу тут же схватили. Данное убийство было воспринято как ужасное, из ряда вон выходящее событие: Гражданская война давно закончилась, недовольные коллективизацией крестьяне более-менее успокоились. Сталин отнесся к убийству Кирова как к заговору, направленному против него самого.

Вечером того же дня он отбыл на специальном правительственном поезде в Ленинград в сопровождении Ворошилова, Молотова, Жданова и Ягоды. Поезд прибыл в Ленинград на рассвете. Сталин и сопровождавшие его лица сразу же отправились с вокзала в больницу имени Свердлова, в которой находилось тело Кирова, затем заехали к его вдове и в конце концов посетили само место преступления. Сталин зашел в вестибюль со своими спутниками, которые окружили его, словно бы пытаясь его защитить. Ягода, заскочив в вестибюль самым первым с пистолетом в руке, крикнул: «Всем лицом к стенке! Руки по швам!» [260]

Сталин сразу же начал лично проводить расследование. Он встретился с Николаевым и пообещал сохранить ему жизнь, если он выдаст своих сообщников. Однако у Николаева не было сообщников. Он сказал, что убил Кирова один. Сталин не поверил. Ему хотелось во что бы то ни стало узнать, кто организовал убийство Кирова и с какой целью. Николаев же отвечал на его вопросы лишь истерическими криками: «Я ему отомстил! Я отомстил! Простите!» [261]

Сталин и его ближайшие соратники покинули Ленинград поздно вечером 3 декабря, но расследование продолжалось и после их отъезда. Сотрудники НКВД поначалу предположили, что Николаев был связан с какой-то группой белогвардейцев-террористов. По этой причине уже в ближайшие часы после данного убийства в городе снова был устроен «красный террор». Затем стали искать заговорщиков среди старой оппозиции. Для Сталина индивидуальный терроризм был чем-то немыслимым. Он настолько привык к ожесточенной борьбе между различными партиями и партийными фракциями в ходе Гражданской войны и после нее, что воспринимал данную трагедию исключительно как результат какого-то заговора.

Второго декабря, когда в газетах появились сообщения о смерти Кирова, в них было опубликовано и правительственное коммюнике, в котором заявлялось, что Кирова застрелил убийца, подосланный «врагами рабочего класса». Теперь надлежало вырвать признание у убийцы – нужно было заставить его рассказать, кто организовал это убийство. Такой была логика, вытекающая из психологической обстановки той эпохи. Седьмого декабря начались аресты тех, на кого – под пытками – указал Николаев. Это были его бывшие товарищи по работе в Выборгском райкоме комсомола [262].

Расследование и аресты создали обстановку всеобщей подозрительности, страха и ненависти, проявлявшуюся на митингах, собраниях, в прессе и на радио. В тысячах писем, присланных в ленинградскую партийную организацию, выдвигалось требование применить к убийцам высшую меру наказания. Выстрел, прогремевший 1 декабря 1934 года, спровоцировал начало самой настоящей «охоты на ведьм». Тринадцать человек, на которых указал Николаев, сразу же объявили его «сообщниками», даже и не проводя сколько-нибудь серьезного расследования на предмет их реальной причастности к данному убийству. Вскоре после этого преступления, совершенного одним-единственным человеком, расстреляли сто три бывших белогвардейца, которые в действительности не имели к данному преступлению вообще никакого отношения, а затем еще тринадцать человек, единственная «вина» которых заключалась в том, что они были знакомы с Николаевым и более десяти лет назад поддерживали оппозицию (и это при том, что на суде Николаев продолжал говорить правду, а именно то, что он действовал один). Председатель суда Ульрих, которого отсутствие доказательств и упорное нежелание обвиняемых признавать себя виновными заставило засомневаться, два раза звонил Сталину. Но тот был непреклонен. «Всех расстрелять!» – так, насколько известно, распорядился он [263].