Ги Меттан - Запад – Россия - тысячелетняя война. История русофобии от Карла Великого до украинского кризиса

В подтверждение концепции Дидро буржуазия действительно сыграет роль двигателя прогресса во время Американской революции. Затем то же произойдет и во Франции, но там революционные события в силу своей радикальности продемонстрируют возможные последствия злоупотребления равенством и вызовут консервативную реакцию, на преодоление которой потребуется время. На протяжении наполеоновского правления буржуазия окрепнет как социальный класс, но не будет признаваться в качестве политической контрвласти. И наконец, Реставрация попытается примирить аристократию, буржуазию и монархию.

Примерно в то же время аббат-астроном Жан Шапп д’Отрош пишет «Путешествие в Сибирь в 1761 году (с описанием Камчатки)». Д’Отрош – типичный образованный интеллектуал эпохи Просвещения. Тем не менее, его взгляды были полностью искажены предрассудками. Д’Отрош отправился в Тобольск для наблюдения за прохождением Венеры по диску Солнца 6 июня 1761 года. Из своего путешествия, научная миссия которого была успешно выполнена, астроном привез крайне негативные впечатления о России, которые были записаны позднее уже во Франции. Как утверждает один из критиков д’Отроша, он «часто ограничивался копированием своих предшественников и говорил о вещах, которых никогда не видел, а о том, что наблюдал сам, писал весьма поверхностно» [199].

В своей книге д’Отрош приводит не только факты и интересные детали, но и делает множество пренебрежительных замечаний. В России, по его словам, все плохо, особенно тяжело положение народа, низведенного до рабского состояния. Создается впечатление, что он сталкивался в России только с жестокостью, пьянством, порками и пытками. Гравюры, иллюстрирующие издание 1768 года, замечательно отражают плохо скрытые восторги автора – современника де Сада, воспевшего русский кнут как орудие пыток. Экзекуции описаны в мельчайших подробностях, а зрителям, похоже, нравится наблюдать, как обнаженных женщин хлещут кнутами в своего рода «варварской порнографической постановке» [200]. Сочинение было прекрасно принято во Франции и удостоилось чести быть опровергнутым самой императрицей Екатериной II, которая сочла его глубоко оскорбительным. В 2003 году Элен Каррер д’Анкос, постоянный (пожизненный) секретарь Французской академии, француженка, среди предков которой были и русские, опубликовала книгу, в которой последовательно рассматриваются оба взгляда на Россию [201]. Такой подход позволяет посмотреть на одно и то же событие с разных сторон.

Антирусская точка зрения д’Отроша не вызывает удивления. Интересно другое: в это же самое время были опубликованы записки капитана японского корабля Дайкокуя Кодаю о Сибири и России эпохи Екатерины II.

Японец увидел в русской земле совсем не то, что «просвещенный» французский ученый [202]. Кодаю рассказывает историю кораблекрушения и высадки вместе с экипажем на один из островов Алеутского архипелага, где губернаторы Камчатки и Якутска подобрали японцев и отправили ко двору Екатерины II. Кодаю много месяцев прожил в Санкт-Петербурге, прежде чем ему разрешили вернуться в Японию. Он выучил русский язык и дважды пересек страну из конца в конец. Его впечатления о России были собраны и записаны ученым писцом Кацурагавой Хосю.

Как утверждает редактор французского послесловия, произведение Кодаю – жемчужина путевой литературы. Автор подробно описывает обычаи, административное устройство, природу, царский двор, народ, политическую жизнь, дома терпимости, кухню, алкоголь, но без каких-либо суждений или предрассудков, с ясностью, абсолютной искренностью и без малейшей предвзятости. А ведь японец проезжал через те же города, переправлялся через те же реки, присутствовал при тех же наказаниях и встречал едва ли не тех же людей, что и француз! Но при сравнении их книг складывается впечатление, что путешественники рассказывают о двух разных мирах – настолько различны эмоции авторов и полученный ими опыт.

У японца нет ни слова о невыносимом деспотизме, ужасном крепостном праве и средневековых пытках, которые постоянно упоминает француз. Кодаю описывает Россию как вполне нормальную страну со своими особенностями и обычаями, отстраненно, но сочувственно, в стиле своеобразного поэтического журнала. В отличие от европейского путешественника, японский капитан не ссылается на чужие рассказы и описывает лишь то, что видел собственными глазами. Чтение двух этих произведений завораживает, поскольку демонстрирует силу предрассудков, довлеющих над писателем (а в случае Кодаю – полное отсутствие такого влияния), и ту одержимость, с которой Западная Европа преувеличивает цивилизационный разрыв между собственной культурой и остальным миром.