Array Лао-цзы - Восточная мудрость

С конем совладать некий княжич не мог,
Свалился и шейный свернул позвонок.
С тех пор, головою ворочая, он
Всем телом был должен ворочать, как слон.
Бессильны все были врачи. Наконец
Из греческих стран объявился мудрец
И вправил сустав. Княжич был бы навек
Калекою, если б не тот человек.
Но к княжичу снова когда он пришел,
Гордец даже бровью своей не повел.
Мудрец устыжен был, поник головой
И, вышедши, так говорил сам с собой:
«Когда б ему шею не выправил я,
Теперь не вертел бы он лик от меня».
Послал неких зерен он князю: «Вели,
В курильнице их чтобы медленно жгли».
От дыма тех зерен вдруг княжич чихнул
И тотчас по-прежнему шею свихнул.
Немедля послали за лекарем тем,
Хоть много искали – вернулись ни с чем.
Ах, чтоб не остаться ни с чем в судный день,
В хвалебной мольбе руки к богу воздень!

Раз, за ухо некто схвативши мальца,
Вскричал: «Вот побью я тебя, сорванца!
Колоть чтоб дрова дал тебе я колун,
А ты рубишь стену мечети, шалун!»
Язык дан тебе для молитв и хвалы,
Отнюдь не для ссор и заочной хулы.
Чрез уши Коран и разумный совет
Должны проникать, а не речи клевет.
Глаза, чтоб творенья узреть благодать,
А вовсе не в ближнем изъяны искать.
В отраду тебе дни и ночи даны,
Блеск солнца, сияние светлой луны.
Тебе вешний ветер, как верный слуга,
Коврами зеленые стелит луга,
А вихорь, и туча, и ливень, и снег,
И молнии сабля, и грома разбег,
Веленьям творца подчиняясь равно,
Взращают зарытое в землю зерно.
Возжаждешь? Вот облако – твой водонос,
Воды для тебя на плечах он принес!
От праха – еда, запах, красок подбор,
Что тешат твой вкус, обонянье и взор.
Луна, солнце, звезды, созвездье Плеяд –
Лампады, в твоем что жилище горят.
Ах, нужно творца восхвалять всей душой,
Хвалы той не выразить речью людской!
Не только всех тварей бессильный язык,
Но даже и в небе весь ангельский лик
Досель, о создатель, тебе не воздал
Хотя б малой доли достойных похвал.
Умой свои руки, Са’ди, смой тетрадь!
Доколь по стезе бесконечной бежать?
Не ценит никто дней счастливых своих,
Лишь в бедственный час вспомним с горечью их!
Богатому кажется, верно, легка
Голодная, злая зима бедняка.
Приречный ли житель прельстится водой?
О ней тех спроси, кто в пустыне сухой.
Скорбит ли на Тигре живущий араб
О тех, кто в пустыне от жажды ослаб?
Всю цену здоровья узнает лишь тот,
Кого лихорадка хоть раз потрясет.
Ах, темная ночь будет долгой тебе ль,
Возлегшему в нежащем сне на постель?
Спроси о длине бесконечной ночей
У мучимых злой огневицей людей.
Забьет барабан. Сон свой гоним мы прочь,
Не вспомнив, что стражи не спали всю ночь.

Тугрил как-то ночью, осенней порой,
Заметил: индиец стоит часовой,
От снега, дождя и бежавшей воды
Дрожа наподобье мерцанья звезды.
Его пожалевши, промолвил султан:
«Сейчас меховой мой наденешь кафтан.
Тебе его тотчас я вышлю с рабом,
Немного побудь здесь на месте своем».
Но время текло, утра час наступил,
В чертоге своем властелин опочил.
Имелась в хареме турчанка одна,
Властителя сердце прельстила она.
Как только увидел турчанку Тугрил,
Мгновенно беднягу-индийца забыл.
Знать, был неудачлив индус: лишь пустой
Мечтой оказался кафтан меховой.
Знать, холода мук было мало, что вдруг
Прибавил к ним рок ожидания мук.
Итак, спал под утро султан, а индус
Сказал, претерпевши жестокий искус:
«Счастливцем ли я показался, что вмиг
Меня ты забыл и к рабыне приник?
Ночной в наслажденьях проводишь ты час,
Тебе ль знать, как ночь протекает для нас!»
Присев на привале к котлу, пешеход
Не вспомнит о тех, кто в пустыне бредет.
Заснувшие мирно под кровлей своей,
Что знают о муках голодных людей?
Коль быстрый верблюд под тобою бежит,
Тебя ль тронет пеших измученный вид?
О путник выносливый, стой, подожди!
Ведь старый и слабый бредут позади.
О трудном пути правду скажут тебе
Лишь те, кто изныли в далекой ходьбе.

Был вор схвачен стражами. Руки ему
Жестоко скрутили, швырнули в тюрьму.
Всю ночь он томился, избит, устрашен,
Вдруг слышит снаружи несчастного стон:
То плакал бедняк от своей нищеты.
Вскричал заключенный: «Опомнишься ль ты!
Ступай, бога славь, что хоть пусто в руках,
Зато не закованы руки в цепях».
Не плачь о своем злополучии, когда
Увидишь людей, чья жесточе беда.